Князь Василий Долгоруков (Крымский)

— Он в этой должности состоит недавно, в политике — человек новый, неискушенный. Вероятно, султан Мустафа усомнится, что бей сможет достать полезный для Порты мир… Другое дело Осман! В бытность мою резидентом в Константинополе я многократно виделся с этим почтенным старцем и без лести скажу: умен, хитер, а в политических делах из всех известных мне турок — сильнейший!

— Вы, Александр Михайлович, тоже не лыком шиты, — шутливо заметил Румянцев. — С Божьей помощью одолеете турчина!..

На следующий день Обресков отправился в Фокшаны, С ним отбыли также охранение и инженерные команды, выделенные по приказу Румянцева.

Расположенные на полпути между Яссами и Бухарестом Фокшаны произвели на тайного советника тягостное впечатление своей неряшливой запущенностью. Покосившиеся заборы, приземистые закопченные дома, кривые пыльные переулки, заполненные стаями гогочущих гусей, шныряющими под ногами верткими курами, непереносимые, удушающие запахи навоза, несшиеся с каждого двора, — все это совершенно не вязалось с торжественностью и важностью предстоящего события.

Обресков ругался, обмахиваясь надушенным платочком; бывалые, привыкшие к непритязательной походной жизни офицеры исподтишка посмеивались над ним, а один — в шутку — предложил провести конгресс в лесу:

— Там и воздух свеж, и гусей нет.

Офицеры не утерпели — захохотали.

Обресков круто обернулся, хотел накричать, но запнулся: предложение разбитного поручика ему понравилось. Он даже подумал, что Орлов, любящий ошеломить неожиданным эффектом, останется доволен таким выбором.

Обследовав округу, Алексей Михайлович облюбовал в шести верстах от Фокшан дикий, заросший лес, сделал необходимые распоряжения и уехал в Яссы встречать Орлова.

Инженерные офицеры на больших желтоватых листах бумаги начертили планы, распределили работы. Собранные по командам люди, скинув кафтаны, поплевав на ладони, взялись за топоры, лопаты, пилы.

Первым делом в лесу прорубили широкие прямые просеки, соединившие три очищенные от кустов поляны, выкорчевали пни, засыпали ямы; десятки подвод подвезли желтый речной песок — его лопатами разбросали по просекам, превратив их в аккуратные аллеи. На крайних полянах, находившихся в версте друг от друга, построили два лагеря — русский и турецкий, а на средней поляне — специальный зал для заседаний. Все было сделано крепко, добротно, не на один день.

Весь лес, расчищенный и прибранный, стал похож на огромный ухоженный парк.

11

Оставив, как того требовал Панин, домогательства об уступке крепостей, Веселицкий обратился к делам разведывательным. Он и раньше не обходил их стороной, но теперь, когда с помощью Бекира открылась тайная переписка Крыма и Порты, выведывание замыслов хана и дивана приобретало особое значение.

Оценивая происходящие события, Петр Петрович чувствовал растущую с каждым днем недоброжелательность мурз к России и не исключал, что ими готовятся неожиданные нападения на здешние русские гарнизоны. Уведомление Долгорукова, что в Крым направляется князь Прозоровский, несколько успокоило статского советника. Но со стороны татар, которые также узнали об этом, дерзостей меньше не стало.

Это подтверждали поступавшие в Бахчисарай рапорты командиров: у Судака татары обстреляли егерей, посланных рубить лес на дрова, и одного убили; нарочного, ехавшего из Балаклавы в Ялту, сбили с лошади, ограбили, забрав письма и оружие; в Кезлеве дважды стреляли в идущего по улице драгуна; у драгун Борисоглебского полка угнали много лошадей; на южном побережье высадились 200 турок, а татары, вместо того чтобы задержать их, как неприятелей, дали воду и пищу.

По каждому происшествию Веселицкий писал представления хану, требовал объяснений. Через неделю-другую чиновники возвращали ему бумаги с обещанием найти и наказать виновных. Но если зимой хан действительно повесил несколько татар, то теперь времена настали другие — искать виновных никто не собирался, хотя внешне хан и диван старались убедить резидента в прежней лояльности Крыма к России.

В середине мая Абдувелли-ага, зайдя к Веселицкому, рассказал, что ширинский Джелал-бей получил через находящегося на Кубани Мехмет-Гирей-султана письмо за подписью Бахти-Гирея, в котором содержался призыв к отторжению от России и возвращению под покровительство Порты.

— Хан велел мне объявить вам, — сказал Абдувелли, — что весь крымский народ с Россией в дружбу вступил и никакого дела с Портой иметь не намерен… Мехмет-Гирею хан посоветовал оставить в покое диван и возвратиться в Крым с покаянием.

Веселицкий хотя и выразил благодарность за такой ответ, но ни одному ханскому слову не поверил. В очередном рапорте Долгорукову он написал, что подобные сообщения делаются «для нашего усыпления и выигрывания удобного времени на произведение своего тайного умысла по прибытии ожидаемого турецкого войска».