— Из ваших слов я разумею, что Россия от принятия татар ничего корыстного не приобретет, — заключила Екатерина.
— Увы, это так.
— Но что мы наживем, коль Крым станет самостоятельным?
— Ну-у, — протянул Панин, — здесь приобретения будут неизмеримы… Сколь мало для пользы империи даст подданство Крыма с принадлежащими ему татарскими народами, то, напротив, чрезвычайно велико может быть приращение ее сил, если татары отторгнутся от Порты и составят
Панин рассуждал свободно, уверенно, что свидетельствовало о давно сложившемся у него представлении о будущем положении Крыма. Екатерина недолюбливала Никиту Ивановича, но при этом всегда отдавала должное его пониманию политических дел, знала, что Иностранная коллегия находится в надежных руках… «Никитка хоть и своенравен, — говаривала она как-то Григорию Орлову, — но до упадка дело не доведет…»
— По разуменью моему, — продолжал рассуждать Панин, — мы уже в этой войне можем достать желаемое положение, ежели обратим наш постоянный интерес к свободному кораблеплаванию по Черному морю для ободрения татар. Надобно объявить им о принятии вашим величеством решения воевать Порту до тех пор, пока она торжественно не признает независимость Крыма.
— Потеря полуострова и ногайцев для Порты равна самоубийству, — заметила Екатерина. — Турки будут упрямиться.
— Если мы хотим получить задуманное — то должны твердо идти намеченным путем… Даже если для этого потребуется лишняя кампания!
Екатерина, желавшая поскорее закончить войну, недовольно поморщилась.
Панин заметил это и убежденно добавил;
— Политический, военный и коммерческий барыш будет несравним с теми потерями, что мы понесем в результате затягивания войны.
— В таком случае в негоциации с татарами граф Петр Иванович должен везде и твердо подчеркивать, что мы не требуем от татар быть
— Их следует обнадежить, что ежели они нынче отторгнутся от турок и подпишут с нами договор — мы не заключим с Портой мира, пока не утвердим с ней договором независимость Крыма, — повторил Панин.
— Хорошо бы решить дело полюбовно.
— Я надеюсь на это, ваше величество… Правда, некоторые наши генералы имеют другое мнение, — выразительно сказал Панин. — Но прибегать к силе оружия позволительно лишь тогда, когда нет возможности вести негоциацию.
Екатерина поняла, что он имел в виду Чернышева, предлагавшего в минувшем ноябре провести кампанию на Крым.
— Не будем их строго судить, — улыбнулась она. — Генералы на то и существуют, чтобы воевать.
— Надо бы им еще и думать, — едко бросил Панин.
Фраза прозвучала резковато — Екатерина раздосадованно поджала губы.
— Оставим в покое генералов! — властно взмахнула она рукой. И уже спокойнее добавила: — Я полагаю, что, требуя от Порты признания независимости Крыма и обещая последнему свое покровительство, мы и от татар имеем надобность потребовать взаимности… Свободу Крыма следует охранять!.. А для этого татары должны предоставить нам способы защищать их от любых неприятелей, кои могут посягнуть на земли ханства. Лучшим к тому способом является принятие наших гарнизонов в некоторые крымские крепости — скажем, Перекоп, Арабат, Кафу — и отдача нам одной гавани на берегу, откуда российский флот мог бы препятствовать турецким десантам…
(Позднее, читая протокол заседания Совета от пятнадцатого марта, она собственноручно напишет на полях:
— При таком соглашении, естественно, должно быть поставлено условие о свободной сухопутной и водной торговле, — добавил Панин.
— Это приложится само собой!.. Граф Петр Иванович обещает скорый успех. И коли так произойдет уже в эту кампанию — надо быстро занять выговоренный порт Азовской флотилией Сенявина. Тогда — начав с турками негоциацию — будем прелиминарными пунктами выговаривать проход нескольких наших кораблей из Средиземного в Черное море именно в этот порт. Тем самым утвердим действительное основание нашего флота и, следовательно, всего мореплавания на Черном море… Я прошу вас, граф, изложить наши размышления на бумаге и зачитать на ближайшем Совете. Пусть господа обсудят и примут решение…
Никто из членов Совета не возражал против изложенных Паниным предложений. Тем более что он упомянул о беседе с императрицей. Споры вызвал вопрос о том, как трактовать независимость татар.