Князь Василий Долгоруков (Крымский)

«Приметна мне стала из писем ваших ваша персональная ко мне любовь и привязанность, и для того стала размышлять: чем бы я при нынешнем случае могла вам сделать с моей стороны приязнь? Портрета моего в Крыму нет, но вы его найдете в табакерке, кою при сем к вам посылаю. Прошу ее носить, ибо я ее к вам посылаю на память от доброго сердца. Всем, при вас находящимся, скажите мое удовольствие. Я не оставляю от вас рекомендованных наградить, о чем уже от меня повеление дано. Впрочем, будьте уверены, что все вами сделанное служит к отменному моему удовольствию, и я остаюсь, как всегда, к вам доброжелательная…»

В душе императрица, несомненно, понимала, что полководческие способности князя уступают Божьему дару Румянцева. Но она всегда заботилась о преданных ей людях! По тем наградам, которыми она одаривала подданных, можно было судить не только о степени ее расположения, но и определить круг лиц, которым она особенно благоволила. Долгоруков был в этом кругу!

В Эрмитаже, шумном и многолюдном, говорили о разном, но почти во всех разговорах упоминался Крым, ибо успехи Долгорукова несколько скрасили неудачные действия Первой армии.

(После весенних побед генералов Олица, Репнина и Вейсмана, разгромивших на правобережье Дуная сильные турецкие корпуса и взявших тамошние крепости, в мае последовали чувствительные поражения: сначала комендант Журжи майор Гензель сдал крепость «на капитуляцию» туркам, а затем был разбит отряд генерал-поручика Эссена, пытавшийся вернуть Журжу под российский флаг.)

Генерал-прокурор Вяземский предложил Екатерине сыграть в карты:

— Как обычно… По десяти рублев вист.

К нему присоединились братья Чернышевы — Захар Григорьевич и Иван Григорьевич, вице-президент Адмиралтейской коллегии.

Екатерина любила играть, но играла посредственно — партия закончилась быстро.

— Не идет карта, — вздохнула она, разочарованная проигрышем.

— Зато воинскими победами вы не обделены, ваше величество, — пошутил без улыбки Захар Чернышев. В отличие от многих карточных партнеров Екатерины, он никогда не поддавался ей — играл зло, азартно.

Екатерина натянуто улыбнулась:

— Победы, конечно, приятны. Только стоят гораздо дороже, чем вист… Александр Алексеевич подсчитал, что война уже обошлась казне до тридцати миллионов рублей.

— Это приблизительно, — заметил Вяземский.

— Но туркам она тоже недешево стоит, — сказал Иван Чернышев, ловко сбрасывая карты партнерам.

— Ах, граф, нам-то от этого не легче, — поморщилась Екатерина. — Заканчивать ее надобно… Вы бы, Захар Григорьевич, подумали, куда сподручнее направить Вторую армию да на Совете рассказали бы.

— Хоть завтра, ваше величество, — отозвался Чернышев, рассматривая разложенные в руке карты…

Спустя несколько дней, на очередном заседании Совета, Захар Чернышев доложил следующий план. Вторая армия делилась на четыре корпуса: первый — 16 тысяч человек — оставлялся в Крыму в крепостных гарнизонах и обеспечивал коммуникации на полуострове; второй — 10 тысяч — размещался по Днепровской линии[20] до Таганрога и Азова и в случае турецкой угрозы должен был подкрепить первый корпус; третий — 14 тысяч — располагался по Украинской линии и в Елизаветинской провинции; четвертый — 5 тысяч — отправлялся к польской границе.

Михаил Никитич Волконский, бывший послом в Польше, предложил передать часть полков в состав Первой армии, но Чернышев возразил:

— Войско, измотанное длиннейшими маршами и имеющее потрепанные обозы, к наступательным действиям способности иметь не будет… Армия нуждается в отдыхе и пополнении… Крепкие полки мы оставим в Крыму и направим в Польшу, слабые — на винтер-квартиры… Граф Румянцев наступать нынешней зимой не собирается. А для оборонения ему вполне достаточно тех сил, что имеет. К весне же мы определим план новой кампании и сколько войска для нее понадобится. Если, разумеется, Порта к тому времени не запросит мира.

В последние недели разговоры о мире возникали все чаще: война тяжелым бременем легла на Россию, требуя все новых средств и сил. Великая держава начинала задыхаться. Но завершить войну без получения общей виктории над Портой, без выгодного мира с контрибуцией было невозможно.