Ветер переменился, понес огонь и дым в сторону. Под ногами с хрустом рассыпались горящие угли, но дышать стало легче. Пожар остался слева. Там еще гореть и гореть: кварталы Арастана, Турана, дворцы и храмы, склады, лавки, откуда уже сейсас несет вместе с чадящим дымом и драгоценными ароматами ладана, мускуса, масла, орехов — мало кто успел спасти от огня мешки с благорониями.
Славянский квартал был огромен, но не столь как квартал персов или иудеев. Иудейский вовсе огорожен и заперт, туда допускали только сборщиков налогов да городскую стражу, а квартал славянского мира был открыт для всех. Тут заодно и торговали прямо со складов, продавали оптом то, что не удалось сбыть сразу с кораблей.
Даже не стряхнув пепел с одежды, Олаф с разбега прыгнул в фонтан. Воды было до колен, сверху плавала серая масса пепла, но вода охладила ноги, и Олаф процедил сквозь зубы:
— Это они придумали неплохо… Фонтаны — вещь!
Топтался, разминал ноги, кривился, съежившаяся кожа сапог, судя по всему, наконец отпустила истерзанные ноги. Вылез с широкой улыбкой:
— Боги Асгарда! Как немного человеку, на самом деле надо! Всего лишь сапоги по ноге.
Владимир все оглядывался на страшное зарево. Ветер понес огонь на кварталы, что спускаются к морю. Если и там такие же дома, то погорельцы завтра не отыщут даже места, где стояли их жилища.
— Готов? — спросил Олаф. — Пошли. А ты, к слову, стал на араба еще похожей.
— Сейчас и ты араб, — буркнул Владимир.
Перепачканный в саже викинг выглядел не арабом, а самим чертом, вынырнувшим из ада. Лицо покрыто черными пятнами копоти, волосы посерели, одну бровь подпалило огнем. И без того рыжая, она сейчас словно бы приподнялась в игривом изумлении.
— Уже близко, — сказал он.
Владимир шел, склонив голову. Надо держаться по-ромейски, да не увидят в нем русича слишком рано. Иначе не выбраться…
Олаф с любопытством осматривался, потянул носом:
— Ого, русы и здесь устроились как у себя. Русским духом пахнет!
Владимир ощутил запах заношенных онучей. На каменной стене из массивных глыб лежали поверху свежевыстиранные, а в корыте громоздилась целая груда. От них шел пар, оскорбленное солнце все-таки ради этого продрало дыру в тучах и спешило высушить, чтобы не оскорбляли своим видом стены, которые возводили великие зодчие эллинов.
— Это славянский, а не русский дух, — огрызнулся он. — У русов вязанные носки, а не онучи.
— Да? Ну да все равно — хороший знак, — определил Олаф.
— Какой? — съязвил Владимир. — Запах нравится?
— Солнышко, не видишь?
— Им оно светит тоже, — ответил Владимир напряженно. — А здесь недругов побольше…
Олаф с неудовольствием повел плечами:
— Не все же враги?
— Наше счастье.
Дома ромейские, с теми же барельефами, статуями старых богов, низвергнутых новым: славянские купцы покупали готовые дома и склады, а обветшалые лишь подновляли по старым образцам, но речь звучала славянская, а народ попадался сплошь выше ростом, золотоволосые, широкие, с прямыми взорами и не привыкшими гнуться спинами.
Владимир чувствовал, как пытливые взгляды обшаривают его одежду, лицо, пытаются вывернуть карманы. Здесь все знают друг друга, и всякий незнакомец в мире, где, как говорят местные: homo homini lupus est, может оказаться не просто волком, а очень опасным волком.
Олаф шепнул:
— Вон тот… с мордами!
Глава 36
С каждым их шагом вырастал массивный каменный дом в три поверха, угрюмый, чем-то уже не ромейский, хотя у входа из каменной стены выростали огромные морды двух львов, а навес поддерживали два атланта. Олаф ревниво оглядел их вздутые мышцы, украдкой пощупал себя за широкую пластину на груди, довольно ухмыльнулся.
— Ничего мужики были, — сказал он покровительственно. — Мелковаты в кости, правда, но все же не та мелочь, что топчет здешние земли ныне… Что скажем?
— Мы торговцы, — напомнил Владимир. — Торгуюсь я, а ты только сопи и хмурь брови. Иногда кивай.
— В знак согласия? — переспросил Олаф.
— А как можно кивнуть еще? — прошипел Владимир. Ему показалось, что за ними наблюдают. — Не прикидывайся дурнем.
— Ладно-ладно. Головой кивать?
— А чем можно кивнуть еще?
Массивное медное кольцо было холодным и липким. Пальцы Владимира раздавили крупные водяные капли, он погрюкал кольцом о медную доску, прислушался, постучал снова.
По ту сторону двери глухо бухнуло, будто с дерева спрыгнул годовалый бык. Послышались тяжелые шаги. Обоим показалось, что земля подрагивает.
Дверь однако осталась на месте, скрипнуло. Владимир отшатнулся от неожиданности и мощного запаха чеснока с жареным мясом. Из окошка в двери угрюмо смотрела бородатая харя, широкая, с перебитым носом, крохотными свиными глазками.
— Нам нужен Листоверт, — сказал Владимир быстро. — И не задерживай нас долго.
Глазки оглядели его с растущей злобой. Владимир чувствовал, что все делал и говорил правильно, но есть люди, которые на любого смотрят со злобой.
— Зачем? — проревел низкий бас.
— Только Листоверт узнает, — ответил Владимир еще торопливее. — Ты хочешь, чтобы весь город видел, кто пришел?