Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон

Поэтому князь велел ему нести караул перед дверью, за которой была заперта красавица-княгиня.

– Ты бы не смог противостоять чарам Арины, даже зная, что она опасна. А ведь я предупреждал тебя, Тимофей.

Верно. Предупреждал…

– Должен был предупредить, чтобы для Арины все выглядело правдоподобно. Ей предстояло проникнуть в твои мысли. Я даже давал тебе позволение зарубить ее.

Давал…

– Только ты все равно не смог бы убить Арину.

Тимофей опустил глаза. Да, он не смог.

– А ей убивать тебя было ни к чему. Ты нужен был ей живым.

– Арина убила Ермолая, княже, – заметил Тимофей. И тут же осекся. – Вернее… вернее, это я убил его по ее воле.

Угрим молча кивнул. Понимающе и сочувствующе. Будто знал уже. Да нет, не будто: он действительно знал. Когда через Тимофея Угриму открылись помыслы и память княгини, ему стало известно всё. Хотя, может быть, судьбу несчастного дружинника князь предвидел еще раньше.

– Ты специально поставил Ермолая у входа в подвал? – спросил Тимофей, в упор глядя на Угрима. – Именно его.

Князь кивнул снова, однако на этот раз отмалчиваться не стал:

– Кого-то следовало там поставить. У подвальной двери всегда дежурит стража, и если бы ее не оказалось сегодня, Арина заподозрила бы неладное.

Угрим отвел глаза.

– Я не знал, как она поступит с Ермолаем. Мне жаль его, – сожаление, прозвучавшее в голосе Угрима, казалось искренним. – Он был хорошим воином, хотя и не из лучших. Но, согласись, всегда предпочтительнее потерять того, кто не из лучших.

Согласиться Тимофею было трудно. Но и не согласиться с князем он не мог.

– А как сам ты здесь появился, княже? – Тимофей просто решил сменить тему разговора.

– В подземелье под подвалами детинца много ходов, – ответил Угрим. – Некоторые выходят на поверхность вдали от Острожца. О них известно только мне и все они надежно запечатаны.

– Твоей колдовской печатью? – уточнил Тимофей.

– Ею, – кивнул Угрим. – Я оставил дружину, с которой уехал, и воспользовался одним из этих лазов, чтобы вернуться. Пробрался сюда и дождался вас. Арина не должна была ничего знать. Поэтому ничего не знал и ты. Никто об этом не знал.

* * *

Их беседу прервал стон Бельгутая. Видимо, замороженная рана начинала оттаивать, а вместе с теплом приходила боль. Степняк сидел на полу, обхватив ногу, пронзенную колдовским лучом. Нойон раскачивался всем телом. Зубы Бельгутая были стиснуты, глаза прикрыты, по бледному лицу катились крупные капли пота. На лбу вздулись вены, а на скулах часто-часто подергивались желваки.

– Э-э-э, а татарин-то наш совсем плох! – озабоченно протянул Угрим. – Тимофей, скажи бесермену, пусть не дергается. Я знаю волшбу, под которую он попал. Попробую что-нибудь сделать…

Угрим склонился над раненым. Ханский посол недобро ощерился.

– Твой коназ-шаман, не сумевший справиться даже с голой ведьмой-шулмасой, теперь хочет добить меня, да, Тумфи? – прохрипел по-татарски Бельгутай.

Страха в глазах нойона не было. Узкие щелки на скуластом обветренном лице смотрели спокойно. Щеки горели нездоровым огнем.

– Тьфу ты, дурень! – сплюнул Тимофей. – Исцелить он тебя хочет, а не добить!

– Для чего ему меня врачевать? – удивился Бельгутай. – Побратимом-анда я ему все равно не стану. Другом тоже. И в союзники набиваться не буду.

Степняк зло покосился на Угрима, поморщился:

– Зачем мне друг, который берет принадлежащее моему хану?

«Ну вот, опять двадцать пять, крысий потрох! – мысленно выругался Тимофей. – До чего упрям все-таки этот татарин!»

– И зачем мне союзник, который не в силах удержать взятого?

Палец Угрима коснулся оттаивающей раны. Вопль, который испустил Бельгутай, не был похож ни на что, слышанное Тимофеем раньше. И уж, во всяком случае, на человеческий крик он походил меньше всего. Вопль заметался от стены к стене, забился под сводами, не находя выхода из подземной залы. Тимофей поежился. Когда ТАК кричат воины, привыкшие к ранам и не обращающие внимания на обычную боль, становится по-настоящему страшно.

Казалось, Бельгутай кричал целую вечность. Угрим, наконец, убрал руку с ноги степняка. Крик оборвался. Обмякшее тело ханского посланца завалилось на бок. Рана над коленом затянулась без следа. Сам Бельгутай лежал без чувств.

– Исцеление колдовских ран всегда такое мучительное? – ошеломленно спросил Тимофей.

– Нет, конечно, – пожал плечами Угрим. – Я мог бы все сделать, не причиняя татарину боли.

– Тогда зачем?..

Князь-волхв скривился:

– Не люблю, когда на меня так смотрят и когда обо мне так говорят.

Тимофей недоуменно взглянул на Угрима.

– Княже, ты понимаешь по-татарски?

– Я вижу, что кроется в глазах и сердце человека, – ответил Угрим. – Этого достаточно. Это лучше, чем знать язык. К тому же я собираюсь выяснить, кто тот счастливчик, который получил Кощееву Кость с Ариной впридачу. А ханскому послу этого знать не обязательно.

– Но разве это возможно выяснить? – удивился Тимофей. – Если Тропы, по которой ушла княгиня, больше нет.

– Тропы нет. Но Арина оставила свои волосы, – Угрим смотрел на руки Тимофея.