Княже мой, княже

Потом над рекой протянули канат. Какой-то сумасшедший под оханье толпы в наступившем полумраке, разрываемом только лишь огнями прожекторов, ходил по нему туда и сюда и даже пытался танцевать.

Энзо, обхватив себя руками, попросил отпустить его в каюту, но капо отказал.

- Ты должен сопровождать меня – я для этого тебя с собой взял.

Энзо вздохнул и вернулся на борт. Какое-то время капо молча стоял в сторонке, думая о своём, а потом сказал:

- Я понимаю Пьетро.

- Что? – Энзо вскинулся и удивлённо уставился на него.

- Ничего.

Капо обнял его за талию, но больше ничего делать не стал. Они так и стояли, пока не закончились представления, и капо не приказал поворачивать яхту к берегу.

Потом был ужин – скромный и осторожный. Земляне явно опасались кого-нибудь оскорбить – но и показаться заискивающим не хотел никто.

Сидя рядом с Таскони, Энзо рассматривал послов, сидевших по другую сторону стола.

Представитель Сины, разодетый в многослойное шёлковое кимоно, прибыл в окружении троих юношей, одного из которых назвал своим отцом, а двух других – отцами своих детей. Энзо не понял, как такое могло быть, тем более что «отец» посла выглядел младше его самого. Но, конечно, никто не собирался ничего ему объяснять. Капо же отреагировал на такое представление с каменным лицом, и Энзо не мог и представить, что делалось у корсиканца в голове. Вся делегация была невысокого роста и пигментом напоминала осенний парк, в остальном же вполне походила на людей.

Пандавы тоже были разодеты в шелка, но сидевшие на них куда свободней и почти не скрывавшие тел. Они много рассказывали о своей чудесной стране, где водятся все животные, кроме, разве что, лошадей, и растут зелёные круглый год леса.

Затем представлялись даэвы, назвавшие себя людьми деревьев, и только перед самым отлётом Энзо понял, почему они называли себя так: корабль их походил на огромный дуб с полым нутром, а если верить самим даэвам - дубом и был.

Ещё одна делегация полностью состояла из бородатых и кучерявых мужей. Уже второй раз Энзо услышал о загадочных крылатых быках, но только дёрнул плечом – о Лэрде вспоминать он абсолютно не хотел.

Мысли о событиях прошлой недели погрузили его в тягостные раздумья о том, что могло бы сбыться, но не сбудется уже никогда: он всё думал, мог ли он задержать Аргайла хотя бы на день. Думал о том, что он сделал не так и что ему делать теперь.

Неделя промелькнула так быстро, что он не успел понять, насколько высокомерный шотландец притягивал его к себе. Теперь же Энзо оставалось лишь с грустью вспоминать его глаза, карие и тёплые, как виски или пряный цветочный мёд.

Энзо обхватил себя руками. Задумавшись, он пропустил момент, когда представляли пятую делегацию, и все приступили к еде. Он привычно кивал и улыбался, поддакивая всему, что говорил его спутник, первым смеялся над его шутками и, время от времени изящно прогибая спину, приникал к его плечу, хотя на самом деле не слышал ничего.

Бескрайний простор планеты, на которой почти что не было людей, ошарашил его так же, как и водопад, по-прежнему грохотавший вдалеке. И когда через несколько дней первый раунд переговоров закончился обещанием встретиться опять и обсудить всё ещё раз, а Энзо наконец снова оказался на корабле, ему показалось, что он оглох и ослеп. Салон был малюсеньким и давил на него со всех сторон. Напрасно Энзо говорил себе, что скоро это пройдёт, ему по-прежнему не удавалось справиться с собой.

«Я хочу улететь», - машинально повторил он сам себе, но тут же подумал об отце и обмяк, понимая, что навсегда останется здесь, на металлическом острове, парящем между плантациями, полном людей, для которых он был никем.

Когда капо подбросил его до клуба, над городом царила ночь. Таскони не стал его провожать, но на прощание поцеловал в лоб и наградил долгим взглядом.

- Ты слишком хорош, - сказал он.

Энзо только дёрнул плечом. Вежливо поблагодарил и стал подниматься на второй этаж.

А наутро в кабинете капо прозвучал звонок. Он поднял трубку и долго молчал, только с каждым словом становился бледней.

- Капо... мне очень жаль... три тела выловлены у самых ветров. Их не могли опознать сначала, но теперь...Одно из них - ваш сын, - слова в трубке звучали сюрреалистично.

- Пьетро… - прошептал он сквозь стиснутые зубы. «Я говорил! Я ему говорил!» - билось у Таскони в голове, а затем осознание накрыло его в один миг: - Это он... Лучини, чтобы он сдох. Быстро. Мальчишку ко мне.

Часть

Весь путь Эван провёл в одиночестве, чувствуя, как грусть обступает его со всех сторон.

Невольно в голову его приходила мысль: что было бы, если бы он позволил себе поблажку и снял мальчишку хотя бы на одну ночь.

«Это очень плохая идея, - отвечал он тут же самому себе. – Это нервы и потрясения, которых он не стоит, и ещё большая жажда – потому что ни один наркотик никогда не помогал от себя самого».

А к вечеру следующего дня корабль приземлился на Кармадон.