Княжеский отпуск (СИ)

Проснувшись в восьмом часу вечера, не помня ни единого сна, князь спустился и прошёл в большую гостинную, где ужинали сам граф и двое его детей - молодой человек и девушка.

- А, Сергей Петрович, проснулись уже? Как спалось? - спросил граф, на секунду оторвавшись от тарелки с дымящимся супом.

Князь вяло махнул рукой, подняв глаза к потолку.

- Понятно. Давай-ка к столу: у нас сегодня суп грибной. Мои вчера ходили за подосиновиками: три дня назад дождь вдруг случился, короткий, правда, но сильный, вот они и повылезали. Только в моём лесу такое возможно, в середине-то лета! - граф победно щёлкнул пальцами. - Отведаешь ветровских подосиновиков?

Князь кивнул. Ему налили супу, побольше набросав туда грибов. Он покрутил ложкой красноватые шляпки, пожевал одну - самую большую.

- Горчат что-то, - сказал он, отодвигая тарелку.

- Так, ведь, они не успели влагой напитаться. Вот ближе к октябрю, когда погода наладится - это будет прелесть, а не грибы - лучше всякого мяса!

Князь не чувствовал голода. По-прежнему болела голова.

- Никак не могу отойти от дороги, - сказал он, - не понимаю, что со мной творится.

- Наверное, это всё от большой любви, Сергей Петрович, - пошутил граф.

- Ой, вы опять хотите мне поднять настроение, - ехидно ответил князь, и снова подвинув к себе тарелку, продолжил крутить грибные шляпки.

- Ну чего ты их крутишь? Ешь лучше.

- Не могу.

- Ничего, ничего, - граф стараясь меньше смотреть на унылое княжеское лицо, приступил к опустошению второй тарелки супа. - Завтра отойдёшь. Жара - она, брат, не шутка: бывает и голова болит, а то и кровь носом пойдёт, но это реже. Здесь, в основном, воздух хорош - сухой. Тут чахоточным самая благодать жить.

Князь перестал вращать то круглое, что лучше всякого мяса, и, съев ещё две маленькие шляпки, отставил суп дальше, чем в первый раз:

- Нет, действительно, не могу.

- Я же говорю - завтра, - равнодушно ответил граф, не отвлекаясь от супа.

- Ну, завтра, так - завтра, - вздохнул князь.

- Мы уедем рано, - сказал граф, - ты ещё спать будешь. Ведать всеми делами я оставил Дмитрия Степаныча, управляющего моего. Толковый мужик, в общем-то, вот только выпить не дурак, но - трудяга. Ты, если что, обращайся к нему: в город ли съездить, или на Волгу, ну и всё такое прочее. Дворня у меня смирная - не перечат, не пререкаются по каждому слову. А всё потому, что я их понимаю - простых русских мужиков. Я с такими же воевал вместе, бок о бок с ними врага побивал в турецкую, в Польше, и в двенадцатом годе. Я знаю, что он, мужик то есть, никогда меня не подведёт.

Они посидели молча ещё некоторое время. Потом граф прервал молчание и предложил Сергею Петровичу прогуляться в парке. Тот согласился, но только без сопровождения: парк не большой, поэтому заблудиться в нём было крайне затруднительно.

На улице уже стемнело, но не до черна. Князь вышел из дома. Долго спускался по окованным бронзовыми полосами ступеням, что вели на центральную дорогу парка, разделяющую его на две половины. Оказавшись на этой дороге, князь повернул направо, и пошёл по еле заметной тропке, ведущей к самому маленькому пруду. С приятным для себя удивлением он отмечал, что вместе с лебедями в том пруду плавали утки, и их кряканье было слышно за сотни саженей от особняка. Это ж, какое счастье - никакого постороннего шума, как в городе: ни пьяных голосов, ни нарочито громкого, несмолкающего смеха или настораживающих женских визгов, и нет надоевших песен под гармошку. Великолепие ценной тишины окутывало князя каким-то невидимым покрывалом, и он находился внутри волшебного кокона, или в чреве таинственной пещеры, до которой не доносятся ненужные звуки; где нет опасностей и тревог. Есть лишь громкое утиное кряканье, да шум крыльев разбуженных птиц, когда князь случайно задевал кусты, вылезающих иногда на тропинку.

Он шёл всё дальше - вглубь парка. Здесь было намного темнее, чем на открытом месте. Сел на лавочку недалеко от пруда. Услышал песню неизвестной птицы - громкую, щёлкающую, будто вёлся разговор с невидимым собеседником. Князь поднял голову и увидел яркие близкие звёзды. Встретился взглядом с вечно тоскующей желтолицей луной, которая, обозревая Землю, тоже "увидела" князя, и смотрела на него, не отводя тёмных, со слезами, глаз. Он в первый раз за свою жизнь не задавался вопросом: отчего луна такая грустная? Ответ, опережая все мыслимые вопросы, пришёл сам собою: этот "взгляд" никому не удастся объяснить, а ту небесную печаль не разгадать. И глядя в те печальные "глаза", каждый человек будет думать лишь о себе, только о своей грусти, словно, та далёкая молчащая скорбь распространяется лишь на него, бессмысленно взирающего на таинственное лицо.

Князь на минуту оторвался от созерцания загадочного "лика", потому что услышал шёпот.

- Тяни его, тяни, а то уйдёт. Ты глубжее под плиту-то лезь, глубжее, - советовал писклявый голос.

Князь посмотрел в ту сторону, откуда доносился шёпот, и разглядел четыре еле заметные маленькие тени - они двигались внизу, у самого подножия каменной обкладки пруда. Слышались лёгкие краткие всплески воды.