Княжеский отпуск (СИ)

- Да тихо ты, некуда ему идти. Сам сейчас тянуть будешь, - отвечал другой басовитый.

- А он тебя не укусит? - спросил голосок, исходивший от самой маленькой тени.

- Не-а, не укусит.

- А он тебе пальцы клешнями не порвёт?

- Нет, не порвёт - он уже спит.

- А нам потом покажете? - не унималась маленькая тень.

- Да мы их сразу увидим - они же красные, - сказала тень четвёртая, чуть выше ростом.

Первый голос сказал чуть громче:

- Они будут красные, когда их маманька твоя сварит, а так-то они зелёные, что зубы у твово батьки.

Князь не хотел мешать, но потом решил, что вся эта возня слишком затянулась, и громко кашлянул.

- Бяжим, робята! - крикнул один, и кинулся прочь. За ним бросилась вся ватага, кто-то обронил маленькую корзинку, и она чёрным комком скатилась в пруд по каменным плитам.

Всё человеческое стихло, осталось лишь утиное кряканье. Князь потянулся, как после долгого приятного сна, и вдохнул полной грудью остывший воздух: в опьянённой тишиной и свежестью голове замелькали разные мысли. Сергею Петровичу вдруг представилось, что он способен вобрать в свои молодые здоровые лёгкие весь окружающий невидимый хлад, и что в этот момент он может перевернуть Землю, только попроси кто-нибудь, и тряхнуть её хорошенько - так, чтобы всё с неё осыпалось и проснулось вместе с ним в этот тихий засыпающий вечер. "Хорошо, - подумал он, - хорошо и покойно". Головная боль ушла - он просто забыл о ней, да и всё тело перестало ныть.

Посидев ещё немного, он побрёл назад к дому, той же дорогой, какой пришёл сюда, к пруду. Деревья, особняк, небо - всё слилось в ночной черноте, и лишь ярко освещённые окна, видимые сквозь крепко сцепленные ветви плотно растущих кленов, напоминали о жизни в доме. В жёлтом свете, перечёркнутом толстыми оконными рамами, виднелись люди, занятые своими делами: кто - с подносом, кто - с постельным бельём. А из одного, настежь открытого окна, доносились звуки музыки: молодая графиня играла на рояле, и завтра его клавиши на долгие годы забудут прикосновение нежных пальцев...

Князь зашёл в дом. Граф встретил его в том маленьком коридорчике с двумя окошками, и пригласил пройти в свои покои.

- Вот и всё, Серёжа. Переночуем последнюю ночку, а завтра, с восходом солнца, укатим отсюда.

- Рады?

- Даже не знаю, если честно: и рад, и не рад - всё-таки столько лет здесь оставлено.

Он налил себе вина и предложил князю. Тот провёл ладонью по горлу, дав понять, что не только видеть, но даже и слышать не может сейчас о французском пойле, каким бы дорогим оно ни было. Граф понимающе кивнул, осушил бокал и налил себе второй. Сергей Петрович отвернулся - ему опять сделалось тошно, и стал смотреть на сабли, развешанные на персидском ковре: пять простых, в воронёных ножнах, и две золотые.

Граф вытер рукавом мундира красные губы, указал на золотые сабли, висящие в центре:

- "За храбрость" получил, одна даже с алмазами. Но это так - побрякушки: ты вон на те посмотри, - он показал пустым бокалом на простые стальные клинки. - Это мои "рабочие инструменты": ими я и добывал победу русского оружия. А видишь, - тут он поставил бокал на столик, подошёл к ковру, вынул из чёрных ножен одну из сабель, - видишь маленькую зазубрину? Это всё от долгой "работы". Однажды, под Тарутином, когда мы мотали французов, как собаки тряпку, мой отряд случайно на них наткнулся. Они выскочили из леса, как черти из печки, человек пятнадцать их было. Все грязные, рваные, совершенно озверевшие, с пустыми ружьями, потому как ещё третьего дня мы у них обозы с порохом отбили. Со мной было человек пять - все на конях. Эти, значит, оборванцы с перекошенными рожами, - граф показал с какими именно, - взяли нас в кольцо. Я на Цезаре, коне моем, вырвался, и начал рубить направо и налево. Лучше, конечно же, направо, я, всё ж таки, правша, - с оживлением пояснил он, и сделал несколько энергичных рубящих движений крепкой рукой, в которой ещё была зажата сабля. Князь, стоявший в паре шагов, инстинктивно отшатнулся, видя, как граф разгорячился воспоминаниями и вином.

- И Цезаря я нарочно так ставил, чтобы этих тварей картавых быстрее "сработать". Рублю, значит, этих доходяг, и тут одному пучеглазому так рубанул по шее!.. И, знаешь, странно так клинок пошёл, слабовато как-то. В общем, застрял он в шейном позвонке. Я думал - сразу вытащу, ан нет, смотрю, туго сидит, шельма. Пришлось с коня слезать. Освободил, значит, сабельку, вытер её об мундир того пучеглазого, и вижу вот эту щербину. Так и храню с нею.

Граф замолчал, переводя дыхание. Повесил саблю на место, налил себе третий бокал и продолжил:

- А вообще, друг мой, все гусары хранят оружие бывшее в деле: кто пистолеты, кто сабли. У меня ещё не самая большая коллекция!

- У моего отца тоже две пики осталось, - сказал князь.

- Ну вот видишь - пики! - засмеялся граф, легко похлопывая Сергея Петровича по плечу.

Граф прошёлся по комнате и тут, будто что-то вспомнив, дёрнул за шнурок, висевший на стене около двуспальной кровати. Через минуту вошёл молодой худощавый парень.