— Вот. — Он небрежно толкнул пацаненка так, что тот пролетел пару метров и, не в силах удержаться на ногах, растянулся плашмя во весь рост, чуть не въехав головой в княжеский каблук. — Приглядывал за нами в лесу, княже. Может, беглый, или и впрямь грибки в лесу сбирал, да заплутал. Хотя буравка[28] и нет при нем. А может, провидчик[29] у татей шатучих[30]. Тебе, княже, на них последнее времечко везет.
— Да не похож он на татя, — неуверенно протянул Константин, внимательно разглядывая мальчишку, резво вскочившего на ноги и настороженно глядевшего на них. — А ну, отрок, поведай нам — кто ты, чьего роду-племени. Да всю правду чтоб и без утайки.
— А вы кто? — ответил вопросом на вопрос мальчонка.
— Ишь прыткой какой, — буркнул подошедший Епифан и строгим голосом, не терпящим возражений, потребовал: — Сказано тебе, говори, кто ты есть. А то мигом казнь учиним, и повиснешь вон на том суку, — стремянной, добрейшей души человек, даже указал заботливо, на какой именно дубовой ветке будет висеть мальчишка в случае вранья.
Тот внимательно посмотрел вслед за указующим перстом Епифановой руки и, вздохнув, робко поинтересовался:
— А если не поверите?
— А ты так говори, чтоб поверили, — уверенно заявил Епифан.
— Ну, значит, так, — мальчишка набрал в грудь побольше воздуха и, наконец решившись, выпалил: — Зовут меня Мишей, Михаилом, ну еще Минькой. Родился я на Рязанщине. А по профессии я — изобретатель.
Вячеслав незаметно толкнул в бок Константина и сам присел на корточки, потому что ноги внезапно ослабели и перестали держать. Впрочем, тычок этот был лишним. Константин и сам насторожился, как только услышал, что хлопец имеет профессию — этого слова вообще не было в тогдашнем славянском словаре. Про изобретателя и вовсе говорить нечего.
— Чего? — недоуменно протянул Епифан. — Ты тут на тарабарском языке не балабонь. А ну, рассказывай, где живешь, какому боярину или князю служишь и чего по лесу бродишь один? Или не один? — протянул он угрожающе.
— Один-один, — закивал Минька испуганно — звероватый вид стремянного мог напугать кого угодно — и торопливо продолжил: — А к вам... по запаху пришел.
— Собака ты, что ли? — насмешливо хмыкнул один из дружинников.
— Есть хочется. Три дня ничего не ел, — смущенно потупился Минька, тут же с надеждой уставился на Константина и спросил: — А вы и правда князь? А какой?
— Константин я. Князь рязанский. Еще спрашивать будешь?
— А меня к себе возьмете на службу? Я много чего умею, правда. Я же оружейный изобретатель.
Константин вновь ощутил легкий тычок Вячеслава.
— Никак целый десант из двадцатого века выбросился? — удивленно шепнул тот князю.
— Ничего уже не понимаю, — отозвался Костя ошалело и через секунду махнул рукой: — Ладно. Быть посему. Может, и впрямь сгодишься. После поговорим. Дайте ему ложку, миску, да на руки слейте, пусть хоть умоется, а то как поросенок.
Доброгнева, жалостливо глядевшая на мальчишку, услышав княжеское решение, довольно заулыбалась и, с силой помешав здоровущей ложкой в котле, заявила весело:
— А у нас и уха уже подошла. В самый раз малец поспел, — и подмигнула ему ободряюще.
Тот благодарно улыбнулся ей и пошел умываться под присмотром Епифана.
В дальнейшем, уже после трапезы, когда небольшой караван тронулся дальше по лесной извилистой дорожке, Минька, сидевший в княжеском возке, несколько раз порывался заговорить, но дружинники, очевидно не до конца избавившиеся от подозрений в том, что мальчишка связан с лесными разбойниками, бдительно скакали рядом, прикрывая своего князя сразу с двух сторон, и Константин всякий раз останавливал пацана, не давая ему ляпнуть лишнего.
Немного погодя мальчишка и сам стал потихоньку клевать носом, что было вполне естественным после сытного обеда, да еще и с голодухи. Наконец он основательно задремал и чуть не вывалился из повозки на одном из ухабов, если бы его не придержал Вячеслав, который от избытка чувств все время оглядывался назад, весело улыбаясь и подмигивая Константину. В конце концов угомонились оба. Минька спал, привалившись головой к Славкиному боку, а тот, увидев наконец предостерегающий жест Константина, перестал оглядываться и подмаргивать. Более того, он теперь даже почти не шевелился, опасаясь потревожить сладко спящего мальчишку. Так, мерно и не спеша они и ехали еще несколько часов, пока вдали не показались купола и кресты старенькой деревянной церквушки, а затем и весь небольшой уютный град Ожск со своим маленьким детинцем[31] и прилепленным к нему немноголюдным посадом[32].
Пока доехали, пока Константина извлекли из возка и со всевозможным бережением доставили в светлицу, стало уже темно.