Княжич, князь

– Вот и ладно. Далее что там, старосто?

– Так это… В работники-то себе воевода теперь из крестьян людишек брать повадился.

– Силою?

– Да нет, князюшко, Обереги хранят. Больше немилостью да гневом Великокняжеским стращает.

– А люди те возмездно ли трудятся для воеводы?

– Платою не обижает – тут всё честь по чести. Одначе ты сам рассуди, князюшко: у каждого ведь и надел свой, и скот на пажитях, и всякое прочее хозяйство. Наш-то крестьянский труд урочный, день упустишь – весь осталый год по нему плакать будешь.

– С этим такоже понятно. В грамотке вашей – он приподнял свиток – иных жалоб не имеется. На словах желаете ли добавить что-либо?

Выборные в который раз переглянулись:

– А нечего, князюшко.

– Вот и ладно.

Князь Стерх встал на ноги и, обводя глазами люд поверх голов, проговорил громко и раздельно:

– Властью, данною мне Государем нашим, и от законов, Дором положенных, определяю…

Кирилл понял, что настоящая тишина наступила только теперь. Он вдруг поймал себя на том, что даже стал дышать через раз.

– Государево благо – превыше прочих. Сделанного же не поправить без убытку для всех. Поэтому сходам деревень Каменка и Медоборы, елико возможно станет, земли обиженным подыскать и возместить полною мерою из общинных. Надобно будет – от своих уделю безмездно. Убытки всякого роду сочесть со тщанием. Но к оплате предоставить не казне, а лично воеводе Великокняжескому Креславу. Трудников же ему из крестьян впредь набирать не возбраняется, одначе только по доброй воле оных, не стращая и не лукавствуя при том. И быть по сему. Приемлете? – обратился он к выборным, добавив тут же:

– А поклонов земных на суде не бить, поясных вполне довольно.

Смущенные староста и бортник поднялись с колен:

– Да хранят тебя Обереги со Христом, князюшко! Приемлем, приемлем – как же нам возможно твою-то волю не приять.

– Воеводо Государев Креслав!

– Приемлю, княже.

– Вот и ладно. С миром изыдите. Избор, далее что там?

Опустившись в кресло и не получив ответа, князь Стерх вопросительно повернул голову в сторону писаря. Тот завороженно и явно ничего не слыша, провожал глазами золотых райских птиц, навсегда удаляющихся от него вместе с предивной ферязью и Великокняжеским воеводою.

– Избор!

От чуть более громкого повторного окрика писарь очнулся, торопливо вытащил из неровной стопки следующую челобитную и, зыркнув на князя, пристыженно откашлялся.

– Ежели ты, княже, стареешь да силу былую теряешь, – завел он, обретая снова в отработанной протяжности своего голоса утерянное благочиние, – то на охоту и собираться незачем. Не поможет тебе и свора твоя…

Неожиданная странность содержания челобитной запоздало дошла до его сознания, заставив запнуться.

– Похоже, тут у нас подметная грамота, – жестко проговорил князь Стерх. – Сюда ее!

Выхватив из руки Избора поспешно протянутый листок, он впился потемневшими глазами в строчки. Окликнул, не отрываясь:

– Василий!

– Заслон! – тут же прозвучала из-за спины зычная команда сотника.

Две цепочки ратников шагнули от крыльев галерейки вперед и сомкнулись в одну у ступеней крыльца. Неровное людское полукольцо перед ними испуганно подалось назад, по толпе от него покатилась волна движения. Кто-то охнул, кто-то вскрикнул, кого-то ненароком придавили.

Иов быстро, как филин, повернул голову, поймал взгляд Кирилла:

– За мною встань, княже.

– Может, в палаты его? – с беспокойством спросил келейник.

– Пока что не вижу нужды, – отозвался отец Варнава.

Сотник вышел вперед и с подчеркнутой чинностью спустился на несколько ступеней:

– Спокойствие, люди добрые, спокойствие! Княжье дело вам не во страх, не в обиду. Понимание имейте да благоразумия держитесь.

– Читай, отче, – протянул бумагу настоятелю князь Стерх. – Как бы это тебя даже поболе моего не коснулось.

Отец Варнава развернул грамотку и, откинув голову, прищурился:

«Ежели ты, княже, стареешь да силу былую теряешь, то на охоту и собираться незачем. Не поможет тебе и свора твоя – хоть издалеча в нее гончаков призывай, хоть из земель иных. Лучше дома сиди в мире да покое. А то на голубых кровей щенков твоих как бы волки матерые не сыскались. Не будил бы ты лихо, пока оно тихо».

– Однако…

– Мыслю, писарю допрос следует учинить безотлагательно. И мне быть при том.

– Не стоило бы суд прерывать, княже. Люд и так встревожен.

– Ничего, отче. Уверен, ты почти моими же словами думаешь.

Он отклонился назад, позвал в глубину правого крыла галереи:

– Боривит! Венд!

Затем порывисто высвободился из кресла. Подойдя к поставцу с ворохом челобитных, быстро просмотрел и отложил в сторону несколько листков:

– Эти – прежде прочих. Боривит, у кресла моего встань, сядешь после. Венд, сюда поди – за писаря будешь. А ты, Избор, с нами ступай.

Повернулся лицом к народу, вознес руку:

– По слову моему правом воли княжьей наделяется на время малое старший сын мой, княжич Боривит. Законы державные и Уложения Государевы знаемы им как бы не лучше меня самого – ведаете о том.

В толпе облегченно завздыхали, заулыбались уважительно. Напряжение ощутимо упало.

– Княжья доля – не всегда княжья воля. И о том такоже ведаете, люди добрые.