Княжна

Двочка говорила почти совсмъ ясно, только не выговаривала ж и ш. Она разсказала, что Парамониха зимой извозничаетъ, возитъ лсъ на станцію и узжаетъ изъ дому «когда на день, когда на два»…

— А тебя съ кмъ же оставляетъ?

— Меня-то? Да одну… запретъ избу и ладно…

— И не шь ничего?

— Зачмъ? — воскликнула двочка и махнула рукой на барышню. — Хлба и каши оставитъ мн вволю…

— И теб не страшно?

— Чего страшно?

— Одной не страшно?

— Я не одна… У меня на полк боженька живетъ…

Въ это время изъ-за оврага вылзла старшая двочка. Она тяжело тащила ведро съ водою, и ея тоненькое тльце все перекривилось въ правую сторону, чтобы лвая рука могла нести ведро, не зацпляя имъ за землю.

— Князна идетъ! — весело объявила Домашка, и на ея серьезномъ лиц впервые скользнула радостная улыбка.

Ольга Дмитріевна невольно бросилась помочь двочк дотащить ведро, та не допустила этого, но благодарно и ласково заговорила съ ней.

Вечеръ сдлался уже весь срый, и Ольга Дмитріевна встала, чтобы идти домой. Княжна удержала ее.

— Посиди, барышня, еще немного… Сейчасъ, наши придутъ…

— А кто тутъ ваши?..

— Отецъ, мать и наша сноха… да Парамониха съ сыномъ… Изъ Москвы къ ней сынъ на снокосъ пришелъ съ фабрики…

Ольгу Дмитріевну поражало, что «княжна» говоритъ съ ней какъ большая; даже щеку она подпирала правымъ кулакомъ такъ, какъ это длаютъ бабы.

— А теб хорошо жить у твоихъ Картошкиныхъ? — спросила ее Ольга Дмитріевна.

— Мн-то? Мн хорошо! Домашк, той плохо… Сильно Парамониха дуетъ ее…

— Какъ дуетъ?

— Вникомъ… А то и веревкой… Чмъ придется…

Ольга Дмитріевна прижала къ себ двчоночку и чуть не со слезами на глазахъ проговорила:

— Какой ужасъ!..

— Да нельзя и не дуть-то, — серьезно продолжала княжна.

— За что же? За что бить такую маленькую?

— Намедни хлба каравай упёрла… А-агромный!

— Я не себ, я Затйк,- оправдывалась Домашка.

— Ну и попало! Здорово попало…

— Здорово! — согласилась маленькая.

— Да гд же ея мать? — горячо воскликнула Ольга Дмитріевна.

Ей хотлось сейчасъ же побжать къ ней, сказать ей, чтобы она спасла своего ребенка отъ побоевъ, отъ муки.

— Мать-то? Парамониха?

— Нтъ, настоящая мать, родная.

— Не знаю… Домна, вдругъ обратилась она къ маленькой, точно баба, — ты не знаешь, гд твоя мамка родная?

— Не знаю, — равнодушно отвтила Домашка.

— А ты про свою знаешь?

— Въ Москв моя… Говорятъ — княжна… Я не знаю…

— И не любишь ее?

— А за что мн ее любить-то? — изумленно сказала княжна и сейчасъ же прибавила:

— Никакъ наши идутъ?

Ея привычное ухо уловило раньше, чмъ городской слухъ Ольги Дмитріевны, далекіе голоса. Скоро на лугу блеснули косы на плечахъ у косцовъ, и черезъ нсколько минутъ вс они собрались у телги: два мужика и три бабы. Сейчасъ же пошли разспросы: чья? откуда? Вс приняли участіе въ барышн и главное въ велосипед, и въ конц концовъ попросили Ольгу Дмитріевну поужинать съ ними.

Ужиномъ завдывали бабы. Парамониха — женщина лтъ пятидесяти, вся изрытая глубокими коричневыми морщинами и сгорбленная — достала изъ-подъ телги жбанъ, укутанный тряпкой. Въ немъ оказался квасъ. Дв другія бабы помоложе вынули изъ телги хлбъ, лукъ и печеныя яйца. Он, не переставая разспрашивать барышню, все раскладывали на пригорк для ужина. Старшій мужикъ, съ плутоватыми глазами, взялся за котелъ. Онъ, съ помощью княжны, налилъ въ него воды и сталъ подвшивать надъ кучкой хвороста, да повернулся какъ-то неловко, котелъ выпалъ и пролился. Мужикъ добродушно выругался и сказалъ:

— Княжна, бги живе, тащи воды.

Двочка схватила ведро и побжала внизъ, за пригорокъ.

Ольга Дмитріевна почти съ умиленіемъ глядла на всхъ этихъ бодрыхъ загорлыхъ людей, проработавшихъ весь день и теперь такъ дружно и весело принимающихся за свой скромный ужинъ.

— Какая милая двочка, — сказала она, кивая головой въ ту сторону, куда ушла княжна. — Чья она?

— Наша, — съ гордостью отвтила одна изъ бабъ, рыжая, вся въ веснушкахъ, съ красивыми глазами и ярко-блыми зубами. — Наша!.. Шпитонка она, изъ московскаго воспиталя…

— У насъ вся деревня шпитатами займается, — добавила третья женщина съ птичьими глазами и острымъ носомъ.

— И у тебя есть?

— Зачмъ? Мы въ одномъ двор…

— Это сноха наша… Дарья… Была у насъ еще одна шпитонка… Да умерла… Больную ужъ и намъ-то дали… Чутъ слпленную… Теперь одна княжна осталась.

— А какъ же ее зовутъ? — спросила барышня.

— Зовутъ то? Ее Лидіей звать… А у насъ вс ее княжной величаютъ.

— Почему же княжной? — допытывалась Ольга Дмитріевна.

— Ужъ намъ такъ ее отдали, — сказала рыжая. — Да вы присаживайтесь, барышня…

И она указала Ольг Дмитріевн мсто рядомъ съ собою у большой деревянной чашки съ квасомъ и намшаннымъ въ него лукомъ и хлбомъ. Мужики и бабы ли изъ одной чашки, забирая полныя ложки ды, и совершенно одинаково вс опрокидывали ихъ въ ротъ.

— Домашка, а ты что же? — спросила Ольга Дмитріевна.

— Садись и ты, — сказала ей Парамониха, давая ей въ руку круглую деревянную ложку.

— А княжна?

— Поспетъ, — весело сказала рыжая баба и сейчасъ же прибавила:- Ужъ и двочка хороша! Одиннадцатый годъ только пошелъ съ Миколы зимняго, а большой работниц ровня… Во всякую работу такъ и бросается… Молотитъ — старухи не хуже…