Княжна Дубровина

— Завтра утромъ я пришлю теб портниху, не дорогую и не модную, но искусную. Она шьетъ вс мои простыя и лтнія платья. Закажи сестрамъ что нужно.

— Я желаю платья попроще и не хочу и он не захотятъ дорогихъ платьевъ.

— Конечно, сказала Анюта, — къ тому же теперь весна; портниха теб принесетъ кисеи и батистовъ, пусть он выберутъ.

— А я еще въ траур, скаэала Маша, — и его, конечно, не сниму.

— Вели только перешить фасонъ твоихъ платьевъ по здшней мод, сказала Анюта и прибавила: — Папочка, когда же вы будете обдать у тетокъ моихъ?

— Я не знаю, какъ Маша.

— И когда мы удемъ въ деревню?

— Прежде недли не могу, у меня здсь кое-какія покупки, а притомъ изъ К** добрые пріятели надавали столько коммиссій, что бда. Ты подумала ли о томъ, какъ намъ перехать; насъ такое множество! Вдругъ, право, не сочтешь, и папочка сталъ считать по пальцамъ: Пять, да два сына семь, да ты восемь, да моей прислуги…

— Еще забыли, со мной миссъ Джемсъ и она будетъ полезна намъ. Она будетъ учить Лизу по-англійски.

— И меня, сказала Анюта.

— И меня, воскликнула Лида.

— И меня, сказала смясь Маша.

— Ну хорошо, хорошо, произнесъ папочка нетерпливо, — только прервали. Сколько же я насчиталъ душъ?

— Восемь безъ Англичанки, а она душа басурманская, считать ли ее? сказала смясь Лиза.

— Хоть и басурманская, а надо же и ей мсто, замтилъ смясь Ваня.

— Для перезда въ подмосковную, сказала Анюта, — приготовлено не мене пяти экипажей.

— Страсть какая! Лошадей то что! сказалъ папочка.

— Однако прощайте. До завтра, я съ утра буду у васъ, а когда вы вс прідете обдать къ намъ? сказала вставая Анюта.

— Въ воскресенье лавки заперты, сидть въ гостиниц скучно, такъ мы къ вамъ, отвтила ей Маша.

— Такъ я и скажу тетушкамъ!

Настало и воскресенье. Александра Петровна волновалась. Ей хотлось, чтобы все было хорошо, всего вдоволь, но не затйливо. Прошло то время, когда они звали Долинскаго чиновника пріхавшаго изъ К** и думали этимъ сдлать ему честь. Теперь Долинскій и его семейство должны были жить съ Анютой. Анюта выбрала его въ попечители и выказывала ему ту любовь и почтете, какое хорошія дти имютъ къ родителямъ. Притомъ Анюта, воспитанная тщательно, большой знатокъ приличій и свтскихъ пріемовъ, провела цлые три дня со своими какъ она продолжала называть ихъ, и не только чмъ-либо была непріятно затронута, или разочарована, но казалась все больше и больше веселою и счастливою. Она не умолкая разсказывала Александр Петровн, которая слушала ее съ любопытствомъ, о доброт папочки, о разум Маши, о восторженности и благородств Вани, о красот Лиды, о разсудительности Агаши и ум Лизы. Словомъ, всхъ своихъ она, казалось, полюбила еще больше. Особенно Ваня пришелся ей по сердцу и сдлался ея любимцемъ.

— Но Лиза твоя, говорила ей тетка, — походитъ на Цыганенка.

— Походить, соглашалась Анюта, — слишкомъ пылка, не живетъ, а горитъ, не двочка, а молнія.

— Такая была и ты.

— О нтъ, я была гораздо хуже, но Маша и миссъ Джемсъ воспитаютъ Лизу.

— Но она уже большая.

— Не совсмъ, ей минуло только тринадцать лтъ. Конечно, надо потихоньку, помягче, Маша на это мастерица.

— Отчего же она оставила ее рости какъ траву въ пол?

— На это много причинъ. Дти выросли, расходы возросли, а доходы не прибавились, и Маша была поглощена хозяйствомъ, послдніе два года болзнiю маменьки, а потомъ… посл ея кончины, такъ грустила, что не могла обращать особаго вниманія на Лизу. Вотъ въ эти года Лиза совсмъ отъ рукъ отбилась, но сама умная двочка, вы сами увидите. А при ум все возможно.

Ровно въ половин пятаго Анюта встртила на лстниц всхъ своихъ родныхъ и при лакеяхъ въ передней показала такое уваженіе къ дядюшк, такъ она называла его при постороннихъ, что вс возымли высокое понятіе объ этомъ старичк, державшемъ себя по старомодному, но очень достойно.

— А барышни, сестрицы княжны, красавицы, особенно одна, сказалъ Максимъ швейцару Конону. — Наша-то княжна, кажется, въ нихъ души не слышитъ. Глядитъ такъ зорко, словно орлиный взглядъ у нея, чтобы вс имъ должное отдавали, ихъ почитали, это я примтилъ когда она меня за ними въ вокзалъ посылала и потомъ сама къ нимъ въ гостиницу пріхала.

Въ гостиной чинно сидли около сестеръ Богуславовыхъ вс Долинскіе, дти смирно, папочка церемонно, а Маша попросту. Замтивъ вязанье Александры Петровны, она взяла его и спросила у нея, знаетъ ли она новый какой-то point. Александра Петровна не знала; Маша попросила шерсти и спицъ, чтобы показать его.

— Это такъ легко, сказала она.

Вскор Максимъ доложилъ съ особою важностію махая салфеткой, что кушанье поставлено. Онъ какъ-то искусно и щеголевато обвертывалъ большой палецъ салфеткой и потомъ пропускалъ эту салфетку на другіе пальцы, а конецъ ея вислъ черезъ руку.