Княжна Дубровина

Машинально глаза Анюты упали на слдующія строки:

Блажени милостивіи, яко тіи помиловани будутъ…

Она прочла слова эти, подумала, повернула страницу и увидла, что то было житіе Филарета Милостиваго. Въ ожиданіи Арины Васильевны она принялась читать его и прочла уже до половины, когда старушка вошла въ комнату.

— Здравствуйте, Арина Васильевна, меня захватило такое нетерпніе хать на свиданіе съ папочкой и моею семьей, что пока я не знала что съ собой длать и пришла къ вамъ.

— Милости просимъ, моя милая княжна.

— А васъ не было и глаза мои упали вотъ на эти строки, и я принялась читать. Какое житіе! Это прелесть!

— Прелесть? сказала качая недовольно головой Арина Васильевна, — бары-то все по своему, а мы говоримъ: прелесть дьявольская, и о житіи такъ говорить не пригоже.

— Я хотла сказать, что интересно, что поучительно, поправилась Анюта.

— Я знаю, что вы хотли сказать — именно поучительно, особенно вамъ, потому денегъ у васъ слишкомъ много. Но на все Божія воля, одного испытываетъ, даетъ слишкомъ много, другаго испытываетъ — даетъ слишкомъ мало, а то и ничего не даетъ, а отвтъ одинъ держать будемъ.

— Бдный-то за что же? сказала Анюта. — Я понимаю богатый, ему грхъ большой не помогать несчастному, а бдняку…

— Ему отвтъ тоже великій, если не смирился, если позавидовалъ, если зло имлъ, если вол Божіей не покорился съ любовію и захотлъ, спаси Господи отъ грха такого, — силкомъ себ присвоить чужое. Если даже того и не сдлалъ, а о томъ помыслилъ, и то грхъ большой! Да, такъ-то! вс отвтъ дадимъ, а ты, моя княжна, двойной отвтъ Богу отдашь.

— Отчего же, Арина Васильевна?

— А тебя судьбы Господни такъ вели. Была ты бдная сиротка, изъ милости взяли тебя добрые люди, потомъ дядя бдный взялъ; ты видла вокругъ себя недостатки.

— Въ дом дяди недостатковъ не было, а у другихъ видла.

— Ну да, а потомъ сама стала богатою, у! какою! Не всегда жила въ этихъ-то палатахъ. И теперь дешь въ свои палаты. Большая на теб лежитъ тягота и везд сторожитъ тебя грхъ смертный.

— Я постараюсь длать все къ лучшему, сказала Анюта.

— Трудно это, молода ты. Веселиться захочется. А ты не вдругъ: присмотрись, сама вникни, въ руки людей хитрыхъ не давайся, чужимъ умомъ не живи, чужими глазами не гляди. Входи сама во все; управителямъ воли не давай, изъ нихъ какіе есть грабители и кровопійцы — Каины, прости Господи! Да что твой Каинъ? Онъ убилъ однажды, а эти убиваютъ почитай каждый день, губятъ души христіанскія. А власть у тебя большая, деньги у тебя великія, помни это. Душенька-то у тебя добрая, да разумъ коротокъ, молода!

— Состарюсь, сказала Анюта смясь, — а пока молода буду, добрыхъ людей стану слушать.

— А какъ это ты разберешь, кто добръ и кто добрымъ прикидывается. Придетъ, подольстится, прихоти да зати твои барскія справить, — вотъ и добрый.

— Дядюшка и тетушка меня оградятъ, сказала Анюта, — наставать.

— А они сами-то, чай, люди добрые, да простые, ихъ оплести не мудрено. А вотъ теб мой совтъ, княжна ты моя сердечная: ни на кого не полагайся, все сама, все сама, своими глазами; черезъ другихъ не смотри, а сама въ оба. Да не трать денегъ на зати — пойдетъ, это я знаю, все такое — излишнее. Не лошадь, а десять лошадей, не птицу, а двадцать птицъ, не домъ, а дворецъ, и купить надо и то и другое… А все это одн зати; сорить деньгами гршно. Помни, что и рубль бдняку въ великую помощь, ужь не говоря о сотняхъ и тысячахъ. Ты вотъ читала Филарета Милостиваго; гд ужь намъ подвизаться какъ этотъ угодникъ Божій подвизался! Хорошо если мы, читая житіе его, душой умилимся, да сердце великое угодника Божія поймемъ. Такъ-то!

Анюта слушала внимательно слова старушки и дивилась выраженію лица ея: оно просіяло и озарилось тмъ внутреннимъ свтомъ, исходящимъ изъ тайника души, которая по своему настроенію или омрачаетъ, или просвтляетъ черты лица человческаго, сотворяетъ изъ дурнаго и стараго прекраснаго, а изъ красиваго — отвратительнаго.

«А кто счастливе, подумала Анюта, изъ насъ двухъ. Предо мною лежитъ необозримое, роскошное поле жизни. Я вступаю на него окруженная моими любимцами и иду по цвтамъ и лугамъ. Но что ожидаетъ меня впереди? Какъ перейду я это поле, какъ дойду до конца? А вотъ она, эта милая старушка, уже перешла его — и не по цвтамъ шла она, а по колючкамъ и терніямъ; смиренно вынесла она убійственную скорбь, пережила всхъ, и идетъ къ могил бдная какъ Іовъ и богатая добродтелями, сердобольная какъ Филаретъ Милостивый, надленная съ избыткомъ свтомъ души, смиреніемъ сердца, спокойствіемъ духа. Я думаю, она счастливе меня.»

— О чемъ ты, моя княжна, задумалась? спросила у нея старушка.

— О томъ, что вы, Арина Васильевна, такія хорошія, святая вы женщина, воскликнула Анюта.

Арина Васильевна испугалась.

— Что ты, что ты, заговорила она быстро, — меня гршную, недостойную возвеличиваешь! Я этого не стою, ничего я не стою, и ты мн никогда ничего такого не говори, Христа ради не говори!

— Лидія Петровна приказали сказать, доложилъ вошедшій Андрей, — что сейчасъ будутъ завтракать, а посл завтрака пора хать.