— Так тебе всё и расскажи, — выдавил из себя усмешку бригадир и, выбрасывая сигарету, из какой мог ещё две-три затяжки выкурить, протянул другу ладонь: — Завтра-послезавтра и узнаешь.
Саня чуть повременил, думая о вещах, который Пчёла понимал отлично — хоть руку на отсечение отдал бы. Белов вернул ему усмешку, поняв явный намёк, и зажал между челюстями сигарету.
— Ну, ты и интриган, Пчёлкин, — отпятил губу в одобрении Саша, и Пчёла, разведя в жесте, характерном только ему одному, направился к крыльцу.
— Чего-то не отнять, Белый!
— Завтра в шесть, — напомнил ему Саня и, затягиваясь, сел в автомобиль с трёхконечной звездой на капоте. Пчёлкин кивнул спокойно, понимая, что лишился ещё нескольких часов завтрашнего дня, и Белого проводил с улыбкой.
Лишь когда «мерс» скрылся за аркой, выезжая на развязку бульвара с Третьим Транспортным, Витя помрачнел, сплюнул горькую от скуренного табака слюну на землю и тихо ругнулся на ироничную суку-судьбу.
1991. Глава 20
Они тянули жребий, решая, кто поедет встречать Амори Делажа и его делегацию в Шереметьево. Проиграл — или выиграл, Пчёла так и не понял — Космос.
В шесть часов, тридцать семь минут Холмогоров закурил, набирая Макса. Кос вслушивался в гудки, в перерывах между затягами тайком поглядывая на Людку — Бричкина сидела за своим извечным постом и тихо попивала чай с конфеткой. И пока между ними летали искорки, пока решались серьёзные вопросы «конвоя», Саня стоял возле зеркала, висящим в его кабинете, и уже в который раз поправлял воротник рубашки, словно не знал, как ему лучше — с рукавами прямыми или закатанными.
Пчёлкин сидел, молча, по многу раз сгибая какую-то ненужную бумажку. Посмотрел — линии сгиба стёрли за собой слова, но ещё можно было прочитать адрес хорошего цветочного, которое ему Фил рекомендовал.
Утром Витя отправил Анюте, имениннице своей, букет цветов, над которым рассуждал долго. Хотел розы, но подумал, что слишком банально. Стоявший за кассой флорист со слишком уж сладкой — да чего уж там «сладкой», откровенно пидорской — для мужчины внешностью предложил Пчёле взять цветы, похожие на смесь роз и пионов, но по названию не похожие ни на те, ни на другие.
Вроде, ранункулюсы, или всё-таки просто ранункулы?.. Мысленно Пчёлкин махнул рукой — так и не запомнил.
Он отправил девушке букет с запиской, и… всё. Увидеться с Князевой в первой половине дня не вышло; Анна сама потом при звонке ему сказала, что спала до одиннадцатого часа, поздней ночью заснув за «Графом Монте-Кристо», до которого, наконец, у неё руки дошли, а днём к девушке мама с тётей Таней заходили.
Дарить свой подарок при тёте Кате и матери Белова Витя явно не собирался. Потому и сидел теперь в конторе, злясь чуть ли не на весь мир, который к нему в тот день повернулся не столько спиной, сколько задницей.
Нихера не получалось. Всё — из рук вон… И именно в день её, блять, рождения.
Из приёмной донёсся бас Космоса, который дозвонился, наконец, до Макса. Холмогоров ему сказал про «конвой», быстро отключился. Пчёла рукой дёрнул, взглянул на время на золотом циферблате. Шесть тридцать девять.
Время вообще замерло.
Он откинул голову на спинку дивана. Вентилятор обдул шею, сырую у самого затылка. Отчего-то Витя представил, что ждало его эдак в… десять часов сегодняшнего вечера.
Ждал его VIP-зал ночного клуба у Ильинского сквера. Ждали переговоры с Делажем, который, вероятно, где-то над Мюнхеном летел тогда, и разгребание последствий раскрывшейся аферы блядского Лапшина.
А ещё Пчёлу ждала Анна, послушно вернувшая до полуночи к себе после празднования с Ольгой, ожидавшая его звонка, появления. Анна, ближе к шестому сентября принявшая за правду совсем дурную, неправильную мысль, что Пчёла забыл про своё обещание её вечер украсть.
«Блять, ну, нет же…»
Он почти в голос рыкнул, дёрнул с запястья часы, будто во всем они были виноваты.
Глупость какая-то; не забыл ничего, помнит всё, да так, что сам себе места найти не может в конторе, из которой редко хотел так сильно уйти, как тогда.
Витя зубы скалил. Всё повторял, что нет среди них двоих виноватых во всем этом дерьме. Он не виноват, что на переговорах присутствовать должен. Анна не виновата, что пятого сентября родилась.
Но всё равно обидно. В груди будто пусто, но оттого и больно.