Княжна (СИ)

Аня на шпильках белых лодочек, специально купленных под свадебное платье, подошла к зеркалу. Уже прибранная Тамарой спальня проветривалась через открытое окно, но прохладного ветра было недостаточно.

Невесте воздуха не хватало — все вздохи себе забрала девушки из отражения, одновременно и на Анну похожая до невозможности, и с бывшей Князевой не имевшая ничего общего.

Филатова поправила рукава брючного костюма цвета карьерного песка и в удовольствии сотворенным Аниным обликом улыбнулась. Так девушку со спины рассматривала, будто не подругу, а сестру, дочь свою замуж выдавала — вот какое умиление читалось в глазах, на лице Томы. Ольга напоследок брызнула лаком на чёрные волосы, собранные в низкий объемный пучок, и аккуратно, чтоб не разрушить уже готовую композицию, поправила декоративные шпильки-веточки.

А потом Белова почти любовно положила руки на плечи бывшей Князевой и проговорила шепотом:

— Вот и всё…

Сказала, вроде, на ухо, а Аня не услышала. Мысли шумели надвигающимся дождем, о котором Москве до самого апреля стоило забыть. Князева шаг сделала, тайком выдохнула, поняв, что туфли были удобны, на пятки не давили, и себя осмотрела, в одновременном желании и страхе найти в отражении какой-то изъян.

На плечах лежала тяжесть, которую бы не вынесли даже Атланты, но Анне она отчего-то была в радость. Девушка руки перед собой сложила, ладони укладывая на живот, и, подбираясь в груди, бёдрах, губы поджала, чтоб помаду распределить. Флакон духов крышкой ловил на себе блики декабрьского солнца, одним из зайчиков прыгая на дверной косяк.

Когда Екатерина Андреевна в спальню зашла, то поняла, что ослепла. Но не от солнечного луча, так «удачно» отскочившего ей на лицо. От дочери, напоминающую ей ангелочка этим платьем, тонкостью черт лица и хрупкого не столько женского, сколько девчачьего тела. Кусок отрезанного бутерброда, съеденного всухомятку, — если не брать в расчёт мелкую рюмочку коньяка — чуть ли не встал у Берматовой комом в горле.

Всё-таки дожила, выдала дочку замуж!..

Выражение извечной пуленепробиваемости и простоты соскользнуло с лица Аниной мамы — вопреки воле самой тёти Кати. Тамара, так и стоящая с руками, прижатыми к лицу, заметила. Заметила и удачно улыбку свою спрятала за пальцами с обилием золотых колец, подобранных специально к костюму.

Она откашлялась тихо, но в тишине спальни звук тонкого намёка прозвучал очень ясно. Белова поняла и мягко, не подавая вида, провела кончиками пальцев по струящейся ткани рукавов. Поймала взгляд невесты; в том освещении глаза её напоминали лепестки только вылезших из-под толщи снега подснежников.

— Я в ванной подкрашусь.

Не успела Князева глазом моргнуть, чтобы возразить, подвинуться от зеркала, как Ольга подхватила сумочку, по массивности уступающую даже клатчу, и с коробкой любимых туфель поспешила в санузел.

Тома тоже, нарочито удивленно хлопнув себя по узким карманам, ахнула:

— Время уже поджимает!.. Я пойду, Валере позвоню, спрошу, где они.

И раньше, чем Аня снова успела хоть движение головой совершить, Филатова, стуча каблуками тонких шпилек, пробежалась через порог спальни, возле которого и стояла, так и не произнося ни слова, Екатерина Андреевна.

У бывшей Князевой от сквознячка похолодели пальцы. Отчего-то взгляд матери ощущался равным взглядам всех приглашенных гостей, список которых они с Пчёлкиным, жертвуя сном и нервными клетками, прорабатывали почти две ночи.

Мама подошла к Анне, что и без каблуков выше неё была. Теперь же Екатерине Андреевне пришлось голову задрать, чтоб заглянуть в лицо дочери, черты которого будто вытачивались руками талантливого скульптора. Взгляд у девушки, последний час донашивающей свою фамилию, был таким… Берматова красивых слов подобрать не смогла — у неё таланта к красноречию, как у Аньки, не было никогда.

Но невеста слишком много чувствовала. И оттого взор её был до невероятного многогранным — девушка и в напряжении находилась, и спокойна была, и боялась чуть, и время до первых нот Мендельсона считала…

— Ты на ангелочка похожа, — мысли свои вслух озвучила мама и, качнув излюбленные серебряные кольца, вдетые в уши дочери, поправила ей залакированную прядку у лица. Анна вдруг улыбнулась так, как улыбалась крайне редко — по крайней мере, Екатерине Андреевне.

Минус за окном сменился нулем градусов от взора Князевой. А когда Берматова следующие слова сказала, температура, показалось, стала плюсовой.

— Папа радуется за тебя сейчас.

И хоть Анна не верила ни граммом своей души в жизнь после смерти, в ангелов-хранителей и демонов-искуссителей, считая всё это церковными сказками, тогда, вопреки логике, девушке почудилось, что на левое плечо ей упала мужская рука.

Та, которая в младенчестве по голове гладила, убаюкивала под детские четверостишия про зверушек, трясла перед лицом погремушкой и плюшевым зайцем с растянутыми конечностями.

Сердце сильно-сильно заболело, будто его жгутами перетянули, намеренно нарушая кровоток.

— А ты?

— Что я?