Пчёла всё-таки остановился, чтобы Косу руку пожать. Холмогоров задержался лишь на секунду. Посмотрел на Витю, как будто Пчёлкин закладку ему пытался передать, и ответил на рукопожатие, чуть привстал с дивана.
Подошедший бригадир одним взглядом указал на дверь прикрытую, на которой Фил уже сменил табличку, поменяв «КРЕДИТНЫЙ ОТДЕЛ» на имя-отчество Белова.
— У себя?
Космос только кивнул, взглянул на друга так, словно пытался Пчёлу навсегда именно таким запомнить, и добавил:
— Дважды выходил и спрашивал, где тебя носит.
Людмила тихо опустила голову, понимая прекрасно, что пахло не то, что жареным, а сразу горелым, палёным. Когда Витя понимающе кивнул и, не тратя времени на попытки себя оправдать перед другими, прошелся к двери нового кабинета Александра Николаевича, девушка коротко заглянула в тумбочку под столом, проверяя на полках наличие пузырька успокоительного.
Ведь, вероятно, стрелять будут. А она этого так не любит…
Саша сидел за компьютером, когда Витя за собой прикрыл дверь кабинета. Только Белов не в игрушки играл, а по камерам что-то смотрел; бригадир вдруг подумал, что он следил за путём Пчёлы с экрана монитора, и почти усмехнулся. В последний миг удержался.
Меж пальцев у Сани была зажата сигарета, истлевшая почти что на половину, и вдруг это запах, самому Пчёлкину привычный, резанул по лёгким. Отравляя, но не медленно, как всегда делал, а за один раз.
Бригадир стряхнул прогоревший табак в пепельницу, посмотрел на Витю и с какой-то странной похвалой в голосе произнёс:
— Быстро ты.
— Белый.
Витя прошелся к столу, пальцами отбил короткую быструю дробь, словно думал так мысли воедино собрать, и сказал сразу, не собираясь тянуть кота за… хвост.
— Не будем ходить вокруг да около.
— Сядь, Пчёл, — отрезал в указе Саша. Не особо желал, по всей видимости, отдавать Вите инициативу и возможность вести их разговор. Главарь ведь, разумеется.
Пчёлкин перевёл дыхание за попыткой плавление нервных клеток в черепной коробке остановить. Он мысленно приказал уязвленной гордости заткнуться и всё-таки присел за стол перед Беловым.
Предсердия и желудочки потянули душу его вниз, к полу, а затем — ещё ниже. Куда-то в астеносферу.
Саша какое-то время молчал, смотря ни то на камеры, изображения с которых транслировались на экран компьютера, ни то куда-то в пустоту. За дверью кабинета было тихо, но Витя отчего-то уверен был, что Космос прямо у щели косяка стоял, каждое слово надеясь уловить, а за плечом Холмогорова скакала Люда, тоже не желающая остаться в неведении.
Неприятно сжалось под лёгкими, что неимоверно Пчёлкина бесило. Он чувствовал себя провинившимся шкетом, который Сане бабок за крышу вовремя не подогнал. А он таким не был никогда — ни сейчас, ни в восемьдесят девятом году — и явно примерять на себя такую роль не планировал.
— Ты, думаю, сам понимаешь всё, Пчёлкин, — произнёс в какой-то момент Саша, выпуская изо рта почти что ровное кольцо дыма.
Витя на Белова посмотрел. Мать твою за ногу, он ведь до последнего надеялся, что Саня шутил. Что мысли, которые преследовали Пчёлу всё время, потраченное на дорогу до бывшего «Курс-Инвеста», были безосновательно дурными, безрассудными. Но сходилось всё — словно было заранее прописано и продумано, а сам Витя в этом спектакле лишь исполнял роль пустой марионетки, носочной куклы, которой кто-то ловко играл.
Дело в Анне, в Княжне. Саня из-за неё эту воспитательную беседу затеял.
Просто, сука, замечательно.
— Догадываюсь.
Саша кивнул довольно, стряхнул пепел. Тишина била по ушам неслышимыми, но ощутимыми звуковыми волнами, какие воздух в ближайшие минуты обещали плотностью сделать сходным с камнем.
Витя бы сейчас рюмку пропустил, но мысль, что Пчёле пришлось бы на ноги встать, пройтись к мини-бару, дурила голову.
— Смотри, как интересно получается: столько баб вокруг, Пчёла, а ты решил присунуть той, с которой тебе никак не по пути, — слово Белого резануло слух так, что Витю передёрнуло. Он посмотрел на Саню, который с почти равнодушным лицом, но совсем не сухим голосом спросил:
— Что, тёлки, с которыми трахаться спокойно можно, уже не приносят острых ощущений? Адреналина тебе не хватает? С нашей-то работой, Витя, это удивительно…
— Сань, подбирай слова, — осёк его Витя.
Выражение грубое, к которому было не привыкать, каким сам зачастую пользовался, не должно было таких эмоций вызвать. Не должно. Но вызвало. Пчёле показалось, что ещё две-три реплики подобного содержания — и он на крик перейдёт.
А там не исключено, что и по морде Белому даст. За язык длинный.
Бригадир чуть нахмурился, будто от табачного дыма защекотало в носу, и усмехнулся:
— Нихрена себе, Витя, — собственные слова точно веселили Сашу, но мужчина быстро перестал лыбу давить. Он, сжав подлокотник, едва ли не прошипел разъяренной гиеной: — Ты, друг, когда успел переквалифицироваться в романтики?
— Не в этом дело, — отрезал Витя, чувствуя, как холодел собственный голос. Какое-то сомнение, волнение пропало, оставшись за дверью. За Пчёлу кто-то другой — кто-то титанически спокойный — говорил, когда он взгляд поднял: