Княжна (СИ)

Саня посмотрел на Витю в надежде на лице его, во взгляде эмоции прочитать. Всё думал понять, насколько хорошо Пчёла мог врать с пистолетом у самого лица, хватило бы бригадиру совести усмехаться, обещать вещи, которой не сделал бы потом, рискуя получить пулю в лоб?

Белый не выстрелил бы никогда в брата. И пистолет его, стволом упирающийся в челюсть друга, оттого и не заряжен был. Не выстрелил бы… а вот кулаки о наглую морду мог почесать.

Чтобы Пчёла к Анне не приближался — по крайней мере, до того момента, пока с лица б не сошли синяки и ссадины.

Но Витя оставался таким же спокойным, каким и был, когда только в кабинет его зашел. Ни капли сомнений ни во взгляде, ни в стойке, которая по напряженности своей напоминала исключительно боевую. Словно всё равно ему было на ствол, что лицо Витино мог превратить в кровавое месиво.

Плевать ему совершенно. Чего, не боится, что ли?..

— Пчёла, — протянул шепотом Саша и чуть потряс пистолетом перед лицом Вити. В глазах бригадира, по цвету и стеклянности напоминающие в тот миг глыбы льда, отразилась мушка огнестрела.

Белый перевёл дыхание и сказал серьёзно, как не говорил ни одной фразы до того:

— Ты… не горячись. Подумай хорошенько, что говоришь, — Пчёла поднял взгляд. Что-то внутри — какой-то натянутый до состояния каната нерв — задрожало, вынуждая напряженные кончики пальцев собраться в кулаки.

Саша вдруг сказал тоном отца, читающего нравоучения:

— Потому что, если ты сейчас слова свои назад не возьмёшь, я… через какое-то у тебя об обещанном спрошу. Так что расценивай это, как первое — и последнее — китайское предупреждение. Если не опомнишься…

— Я в себе и словах своих уверен, — прервал его Пчёлкин, и без того понимая, что Саша по-другому с ним «говорить» будет в случае, если Витя облажается.

Белов ещё некоторые мгновения, какие самому Саше показались долгими часами, посмотрел на лицо Вити. И, сука, выражение спокойствия напоминало маску, какую не пробьёт ни одна пуля, ни один снаряд.

Сердце застучало медленнее, возвращаясь в относительно привычный ритм, но сильнее стало давать по рёбрам, когда Саня перевёл дыхание и опустил пушку.

Почему-то он чувствовал себя проигравшим.

— Саня, — позвал Витя. Белый поднял взгляд на бригадира только через какие-то мгновения. Пчёла произнес с искренностью, жалостью, какой, наверно, говорили только боящиеся кары Божьей старики:

— Дай мне шанс доказать, что в этот раз всё серьёзно.

Саша молчал. Не хотел шанса давать совершенно, потому что слабо верил, что что-то в голове Витиной щёлкнуло при первой встрече с Аней, что Пчёлкин теперь страстно желать только одну девчонку хотел — на сестру его двоюродную, блин, запал…

Белый уяснил для себя одну вещь: люди меняются только в худшую сторону, а если кто-то и лучше становится, то это — огромная редкость, какой Саня ещё не знал и в глаза не видел. Один случай на миллион, пять, десять! И где вероятность, что именно Пчёла стал тем самым исключением из правил? Нет её!

А отдавать Князеву тому Вите, которого Саша знал с первого класса, было бы смерти подобно — и для самой Аньки, и для Белова.

Он не мог сестру в обиду дать. Кому, как не Саше Белому, за Аню заступаться? Больше некому; отец у неё погиб до того, как Князева в младшую группу детского сада пошла, а крёстного на войне в Афгане убили. И остался Белов единственным родным ей мужчиной, отчего сразу понял, что Анна — теперь его ответственность.

Теперь он за неё ручался.

Но серьёзность Пчёлы всё-таки что-то решала, что-то говорила Саше. Он ещё не понял, научился ли Витя так лгать искусно, или дело в том, что друг детства Князеву вдруг поставил выше каких-то своих приоритетов…

Только вот, чёрт возьми, у Белова из головы никак не шло то его спокойствие, которого быть не должно было при опасной близости ружья у лица.

Саня отвернулся к окну в размышлениях, которые, как сам минут десять назад думал, его не потревожат.

Пчёла только тогда позволил тяжести, упавшей на плечи, согнуть спину в полукруг. Лишь сейчас почувствовалось волнение, какого не заметил в «азарте» разговора. Он опустил голову, облокотился о стол так, что только его горизонтальная поверхность и спасала Витю от падения на пол.

Ощущал себя опустошенным, но счастливым от ещё неосознанного итога их разговора. Так, вероятно, чувствовали себя победители многокилометровой эстафеты. И сердце у них билось так же часто, как и у Пчёлкина тогда.

Витя поднял голову, когда Белый дёрнул щекой и, смотря на брата через полупрозрачное отражение в стекле, сказал:

— Если из-за тебя Аньке душу рвать будет, то, обещаю, я тебе жизни не дам.

На секунду всё перед глазами раздвоилось, словно в голове Витиной соединили два голых провода, по которым ток безумный бежал. А потом Пчёлкин улыбнулся так, как не должен был улыбаться в тот миг.

В голове его затрубили победные фанфары.

Комментарий к 1991. Глава 12.

Всегда так — планируешь написать главу на страничек 10–12, а по итогу редактируешь 30 вордовских листов😅