Аня только голову вскинула, оскорбленная тоном мамы, и губы поджала; хотелось безмерно что-нибудь возразить, но… не было чем. Ведь, правда, уже почти что месяц она в Москве жила в условиях, которых половина Союза и представить себе не могла: квартира возле Белорусского вокзала, доставка дефицитных продуктов бригадирами чуть ли не до самой двери, оплата всех её желаний деньгами, которые Сашка тайком вкладывал в вещи, передаваемые Космосом чуть ли не в руки Князевой…
И с этим надо было заканчивать. Потому что действительно потом не расплатиться с Беловым — ничем и никогда.
— Я и не хочу нахлебницей быть. Уже думаю над работой, — откровенно покривила душой Анна и сняла с большого пальца на правой руке шматок теста. — Сегодня, как к себе вернусь, в газете посмотрю объявления. Может, где библиотекарь нужен. Или учитель французского.
Мама вдруг снова всплеснула руками, точно слова дочери её вымораживали, и громким шепотом просипела:
— Ну, я не могу с тебя!.. Поспрашивай у Ольги, Саши, может, им нужен кто?
— Как понять «нужен кто»?! — возмутилась Анна, сразу же поняв, к чему её подвести пыталась тётя Катя. Она бы маму за плечо потрясла, если бы руки не были все в мыле, муке и тесте. С трепыхающимся в груди сердцем Князева обернулась к раковине, включила воду и стала с пальцев смывать всё, при этом на мать через плечо смотря:
— Не полезу я в дела Сашины!
— Да при чём тут дела Белова? — таким же тоном спросила тётя Катя, поднялась на ноги. Она сняла с плеча полотенце, что о гарнитур с глухим хлопком опустилось, поднимая в воздух рассыпанную муку. — Анька, ну, что ты, в самом деле? Не обязательно к Саше идти работать, если ты так боишься…
Князева выразительно усмехнулась; «если так боишься», надо же!.. Мама так говорила, словно в делах Белова ничего криминального не было, словно Аня, каким-нибудь образом бы попав в Сашин «штаб», не втянулась сама в преступную структуру.
И это всё, мамина эта… простота, что ли, её злила. Сильно, вплоть до боли в плотно сжатых челюстях.
А тётя Катя продолжала:
— …так у Белова точно есть знакомые, кому надо язык подтянуть. У кого дети заграницу поступать хотят, не зная даже, как поздороваться правильно, у кого… партнеры иностранные, — протянула последние слова так выразительно, что сложно было намёк мамы не понять.
— Ты предлагаешь мне «репетитором» стать?
— Предлагаю, — кивнула мама и чистыми запястьями потрясла чуть Анну за плечи. — Ну, в самом деле; не для работы библиотекарем же ты в Латвии четыре года ошивалась!..
Князева чуть призадумалась. Репетиторство, конечно, вариант хороший. В реалиях современного мира — выгодный. Час работы — и деньги на руках. Не нужно перебиваться от зарплаты до зарплаты, что с задержками безумными в последнее время стали приходить. Только вот… Аня всё-равно сомневалась. На каком-то подсознательном, необъяснимом уровне откладывала этот вариант куда-то в сторону.
Не к тому её душа лежала. Князевой искусство, литература в первозданном её виде нравились, а не попытки вбить в голову какому-нибудь представителю «золотой молодёжи» правила написания глаголов в немецком языке.
А мама всё наседала:
— Подумай сама: какие перспективы, какие связи ты можешь получить!.. Ты думаешь, в Москве так много специалистов по… — она замолчала ненадолго, вспоминая, сколько языков знала дочь, и загибала пальцы. По итогу закончила мысль свою: — …четырем языкам? П-хах!
— Где ты четыре-то насчитала?
— Ну, как, — бу́хнула мама и, раскрыв пошире глаза, перечислила, заново сжимая ладонь в почти полный кулак: — Французский, немецкий. Английский, латышский.
— Английский я знаю только на школьном уровне, не более. А латышский не нужен никому, — подметила девушка, наконец отмыла ладони. Она распрямилась, стряхивая с рук капли воды, и сказала: — Сама подумай, кто сейчас в Латвию поедет? Да и, всё-таки, ещё долго в Риге на русском будут говорить. Независимость независимостью, но несколько десятилетий в составе Союза оспорить нельзя.
— В любом случае, — махнула рукой женщина, словно дочь заткнуть пыталась. — Уже можешь научить общаться с лягушатниками и фашистами! Ты думаешь, это как-то твои знания умаляет?
— Мама! — возмущенно вскинулась Анна, на тётю Катю посмотрев так, словно сама была наполовину француженкой, наполовину немкой. — Не говори так!
— А что? — в удивительном спокойствии хлопнула она глазами. — Неправда, что ли? Будто французы жаб не жарят. А немцы ещё долго от войны не отмоются!..
— Французская кухня так богата десертами, а весь мир на этих несчастных земноводных зациклился. А насчёт немцев… Нацисткой Германии уже как сорок пять лет нет, как не существует даже ни ФРГ, ни ГДР. Это другая страна уже, которая, к слову, крайне быстро развивается.
— Господи, — качнула головой мама. — В кого ты такая зануда?
— Только на мой знак зодиака, как Витя Пчёлкин, не сетуй, ладно?
— Кстати! — вскинулась вдруг тётя Катя. У Ани от её подскочившего голоса неприятно что-то кольнуло в горле, словно оно простужено было, и руки дрогнули, на груди скрещиваясь, как в защите.