Княжна (СИ)

Жена Саши на том конце провода, растягивая выразительно гласные, попрощалась:

— До встречи, Князева!

И оставила после себя частые гудки. Аня ещё секунды какие-то улыбалась тишине, о чем Оля, вероятно, и не догадывалась, потягиваясь в кровати в квартире на Котельнической.

Князева положила телефон себе на колени. С кухни пахло запекающимися пирожками. Жизнь в тот миг не казалась такой уж плохой, какой её описывали брюхастые дядьки с экранов телевизоров.

Мама заставила Анну дождаться момента, когда пирожки приготовятся окончательно. Князева надевала на себя босоножки излюбленные, в которых и на свадьбе у Саши танцевала, и по вагонам московского метрополитена моталась, пересаживаясь с ветки на ветку, когда тётя Катя всё-таки завернула горячие сладости в пакет и впихнула его в сумку дочери, приговаривая:

— С чаем съешь! Что, правда, одной мне, что ли, их жевать? Куда мне столько?! Я и так толстая!

— Ну, какая ты толстая, мам? — нахмурилась Аня, совершенно не зная, за что хвататься — за ремешок босоножек, которые вдруг отказывались застегиваться, за сумку свою или за пакет с ягодными пирожками. — Глупости.

— Будто у меня весов нет, — махнула рукой мама и пропихнула дочери мучное. — Давай, трескай! Потом расскажешь, что получилось.

Анна думала у мамы саркастично спросить, почему она ей пирожки предлагает, если от них боялась поправиться, но в последний момент прикусила язык. Посмотрела на часы, что висели над входом в кухню, и поняла, что стрелки, собравшиеся в почти идеально прямой угол, указывали на три часа дня.

Пятнадцать-ноль-ноль, это, конечно, день. А вот шестнадцать-ноль-ноль — уже вечер. И хотя Витя и обещал к семи приехать, вдруг раньше явится? Да и, в конце концов, перед встречей лучше сходить в душ, помыть голову — лишним не будет никогда — одежду привести в порядок, подобрать украшения…

Того гляди — и времени ещё не хватит. Не в том Анна положении, чтоб тратить минуты на споры о пирогах с малиной.

— Ладно, — махнула рукой Князева и раскрыла пошире сумку, чтобы мама всё-таки сложила туда пакет с несчастными пирожками. Та улыбнулась во все тридцать два, дочь назвала «умницей», а перед самым выходом чмокнула в щеку.

Аня уже побежала вниз по ступенькам, пугая стуком каблуков забежавшую в подъезд кошку, как вдруг мама облокотилась о перила лестницы, свесила голову вниз и окликнула громко:

— Анька!

— Что? — так же звучно отозвалась девушка. Она посмотрела на пролёт выше, приготовившись уже ловить случайно оставленные на тумбочке ключи от студии на Скаковой, но мама только прищурилась выразительно и сказала:

— Насчёт Вити-то всё-таки подумай!

«Я и так о нём часто думаю!» — едва ли не выпалила девушка, но в последний момент закатила глаза. Реакция, наверно, такая должна была быть для неё и матери привычной, так, что, вероятно, выглядело естественно. Анна шикнула:

— Ой, мам, пока!

И поторопилась вниз по ступеням, на пролётах не тормозя, к двери подъездной. Вдруг почти железобетонной стала казаться мысль, что опоздает, не успеет собраться — она умудрилась потерять три свободных часа, пока на свадьбу Сашину одевалась, красилась — и Анна, выйдя на улицу, спешно направилась к метро. Ей и так до Проспекта Мира трястись, потом пересаживаться на Кольцевую, ещё две остановки проезжать до Белорусского…

В вагоне Князева сидела, но потряхивало её так, словно Анна в час-пик толкалась в борьбе за поручень. Неприятно тряслись поджилки, а мысли, которые девушка от себя отгоняла постоянно, всё-таки подкрались опасно близко.

Подкрались, окружили густым кольцом темноты, из-за которого едва ли солнечный свет, до того режущий глаза, пробивался, и закружили вокруг, как коршуны.

«Волнение, просто волнение… Ничего смертельно страшного»

«А вдруг я что-то сделала не так? А? Может, он всё-таки шутил?»

Аня тряхнула головой, выгоняя из черепной коробки мысль о том, что давать целовать себя не стоило. Голос диктора метро озвучил станцию Китай-города. Хотелось заткнуть уши, чтобы саму себя не слышать, но девушка знала, что этот трюк не сработает — равно как и не срабатывал двадцать лет до этого момента.

Она только глубже вздохнула, думая, чтобы полупустой вагон не лишился вдруг кислорода, и откинула голову на трясущуюся стену состава.

Время до семи часов прошло в погоне за идеалом собственной красоты, какой Князева создала в своей голове. Она вспоминала моменты, когда была максимально привлекательна для самой себя, и продумывала лучший образ. Решала, как вымытые волосы распрямить, и какое-то время даже вполне серьезно поглядывала на раскаленный треугольник утюга, каким проглаживала складки на смявшейся в шкафу юбке. Анна оттирала с матовых босоножек следы заломов, потом с косметичкой ходила из одного угла квартиры в другой, ища лучшее освещение для нанесения макияжа. И так — примерно до шести сорока.