Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Стефанида достала из шкафчика огромную книгу, обтянутую кожей. Желтые страницы, испещренные рукописным полууставом, крошились на уголках. Досифея бережно взяла молитвослов из рук келейницы. «Эти слова, сложенные в молитвы… Теперь это единственная моя сила, мое спасение, моя жизнь… Господи, помоги!» Ей захотелось в голос застонать…

Через несколько часов Стефанида, принесшая обед, нашла новопостриженную монахиню углубленной в молитвослов. Досифея хмурилась, переносицу прорезала складочка напряжения. Глянув на блюда, которые келейница молча выставляла на стол, инокиня удивленно покачала головой.

– У вас и на общей трапезе то же самое подают?

Яства были хоть и постные, но изысканные – явно не для строгого монашеского стола. В ответ на ее вопрос Стефанида покачала головой:

– Нет, матушка, для вас мать настоятельница повелела отдельно готовить.

– Тогда передай, Стефанида, голубушка, матери настоятельнице, что ежели возможно, то я хочу питаться так же, как и остальные сестры.

– Я передам, – Стефанида робко улыбнулась. – А пока уж, матушка, покушайте.

На следующее утро в тревожный сон Досифеи влился хрустальной чистотой колокольный звон. Инокиня проснулась, позвала Стефаниду, жившую теперь в маленькой келье, смежной с ее комнатами.

– Что это, сестра? Служба началась? А почему мы в церковь не идем, сегодня же воскресенье?

– Матушка, вам нельзя, – тихо отозвалась келейница.

– Мне? Монахине? Монахине нельзя посещать церковные службы? А, понимаю, – Досифея грустно усмехнулась. – Нельзя, чтобы меня видели… А, Стефанида?

– Я матушке игуменье скажу…

Игуменья сама появилась после службы в келье Досифеи.

– Мать, не кручинься, как же тебя – да святой Божественной литургии лишить. Сейчас в надвратной церкви свечи зажгут, лампады затеплят, приготовят все к обедне, и пойдешь, с Богом, помолишься…

– Меня ради одной литургию служить? – изумилась Досифея.

– А то как же? – игуменья пригнулась к самому ее уху. – Ты, чай, монахиня-то непростая…