Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

* * *

Словно от пушечного залпа вздрогнула Европа! На весь мир прогремела Чесма. Ликовала вся Россия, и ломали головы в кабинетах ее противники: что ж это за страна непонятная? Чем же взять-то ее? Ничем, выходит, не возьмешь…

И у всех на устах было имя Алексея Григорьевича Орлова.

… В Петропавловском соборе у гроба Петра Великого – основателя флота российского – совершалась панихида. Вытирали слезы родные, друзья чесменских героев, да и все, здесь находящиеся, оказались незримо связанными всеобщим чувством какой-то строгой торжественности, а печаль о погибших мягко превозмогалась благородной гордостью и светлой, святой радостью блистательной победы. Когда закончилась служба, государыня Екатерина возложила на гробницу императора Петра трофейный флаг турецкий. В эту минуту сердца многих присутствующих перехватило и слезы ярче заблестели в глазах, тихо скатывались по щекам. Не стесняясь, плакали Григорий Орлов, безумно гордый за любимого брата.

Вышел сказать слово митрополит Платон. Слушатели, любившие блестящие речи митрополита, замерли в ожидании. Владыка живо и четко, с присущим ему вдохновенным красноречием начал говорить и вдруг, не закончив, медленно и торжественно двинулся ко гробу Петра Великого. Все затаили дыхание. Тишина стала напряженной и, казалось, должна была взорваться чем-то необычайным. И вот вознесся под высокие своды собора сильный голос владыки.

– Восстань! – воскликнул он и протянул руки вперед, будто видел перед собой не тяжелую глыбу гробницы, а самого почившего императора. – Восстань и воззри на любезное изобретение твое! Восстань и насладися плодами трудов твоих! Флот, тобою устроенный, уже не в море Черном, не на океане Северном, но где?… Он на море Средиземном! В странах восточных, в Архипелаге, близ стен Константинопольских, в тех местах, куда ты нередко око свое обращал и гордую намеревал смирить Порту.

Митрополит на мгновенье замолчал, и все замерли, боясь вздохнуть. Всеми вдруг овладело жуткое и дивное чувство, будто Петр и впрямь услышал торжественный призыв и восстал, но лишь владыке ныне виден воочию… А владыка Платон, глядя прямо перед собой, вновь протянул руки и почти вскричал:

– Слыши! Слыши: мы тебе как живому вещаем, флот твой в Архипелаге близ берегов азиатских оттоманский флот до конца истребил!!!

Вот тут и прорвалось! Тут уж в голос разрыдались женщины, разрыдался, как дитя, и Григорий Орлов, люди принялись целоваться, словно в великий христианский праздник. А императрица Екатерина изо всех сил старалась, чтобы слезы, дрожащие в глазах, мешающие глядеть, не хлынули по щекам ручьями. Ей глубже всех проникли в сердце слова владыки, и она повторяла про себя сочинявшуюся тут же молитву: «Слава Тебе, Создателю Неба и земли, что не посрамил ожиданий наших, чудо сие сотворивши… Слава Тебе, Боже Всемилостивый!»

– Господи, – шептал Григорий Орлов, не вытирая слез, – будь милостив и дальше к России. Благослови войну завершить победой!

И не было человека, который бы сейчас об этом не молился…

* * *

За событиями текущей войны следил весь мир, с изумлением наблюдая, как встает во весь рост «варварская» Россия. Никто не ожидал, что на голову Турции обрушится столько неудач. Слава России – победы при Ларге, Кагуле, изумившая мир Чесма… Имена Румянцева, Орлова, Репнина были у всех на устах. Подняли мятеж против султана порабощенные греки и славяне, восстал египетский паша Алибей… Тонкий ум Екатерины уже вынашивал проекты мирного договора.

…А в солнечной Италии русская княжна Тараканова жадно набрасывалась на газеты, на рассказы о войне, часто в тревоге, закрываясь в крохотной молельне близ спальни, молилась о даровании победы русскому оружию…

Убежав из Парижа, Августа после некоторых раздумий поселилась в Милане. К древнему палаццо она привыкла скорее, чем к старому замку близ французской столицы: здесь все казалось ей проще и веселей. Но долго душа болела, не желая смириться ни с тем, что пришлось так нелепо расстаться с влюбленным маркизом, убив в себе едва родившееся чувство, ни с тем, что, послав на миг Сергея Ошерова, судьба отобрала его точно так же безжалостно. О человеке же в черном Августа предпочитала вообще не вспоминать. Но время понемногу брало свое. Забвению горестей немало помогала радость последнего увлечения: живя в Милане, где царствовали Гассе, Саммартини, Пиччинни, нельзя было не полюбить музыку. Впрочем, княжна и раньше ее любила. Любила, сидя у окошка своей светлицы в деревеньке под Черниговом, слушать украинские «думки». Может быть, рассуждала Августа, это от графа Разумовского? Ее отец был одаренным певцом. Именно благодаря великолепному басу судьба его устроилась так причудливо и блистательно. Отец…

Нахмурившись, покусывая губу, читала княжна в случайно попавшей к ней французской газете лживую статейку, нагло порочащую Россию. Дочитав, встала, распрямила плечи, царственным жестом кинула газету в камин, и огонь, не задумываясь, мгновенно пожрал тонкие листки.