Княжна Тараканова

– Я ничего тебе не навязываю, – он был небрежен. – Поступай как знаешь! Оставайся при князе. Для чего тебе рисковать?

– А ты? Ты оставишь меня?

– Но я не могу поселиться в Оберштайне.

Жизнь в Оберштайне показалась ей как никогда бессмысленной! Надо было бежать от бессмыслицы.

– Я согласна!

Он сделал то, чего ей так хотелось: обнял ее, но шептал громко и куда-то в маковку ее:

– Не сейчас, не сейчас, не сейчас!..

Она просила, чтобы он ее не отпускал, держал. Но он отпустил ее, взял на руки и посадил в кресло, а сам присел на подлокотник, вытянув длинные ноги. Одной рукой он обнимал ее за плечи.

– Тебе нужно говорить, говорить почаще и как бы мимоходом, как бы ненарочно, что ты крещена по греко-восточному обряду[71].

Он говорил тепло, но серьезно, а ее не покидало теперь настроение смешливости:

– Да что я знаю об этом греко-восточном обряде! Ничего я не знаю!.. – Она смеялась.

– Ты и не должна знать. – Он соскочил с подлокотника и встал перед ней. Она сидела в кресле с ногами. – Тебе сказали, что ты крещена по греко-восточному обряду, сказали в детстве. Но бывать в греко-восточной церкви, исповедоваться у греко-восточного священника тебе еще не приходилось. Во всяком случае не приходилось в сознательном возрасте. Воспоминания твои смутны, тревожны, Восток и Запад перемешаны в твоих воспоминаниях причудливо… Дороги, дороги, дороги, дороги поспешного бегства, страх погони, старая преданная нянька, унылые постоялые дворы глухомани и восточные дворцы, переправа через реки, стремительные переходы от нищеты к блеску, множество людей, множество человеческих лиц, внезапно оказывающихся на твоем пути, вторгающихся в твою жизнь, затем бесследно исчезающих…

– Я поняла, – проговорила она тихо и уже размышляя. – Я поняла, что должна более чувствовать, нежели знать.

– Ты можешь всю эту сказку почувствовать, прочувствовать, чувствовать постоянно, как будто бы она – твое реальное прошлое и потому всегда с тобой…

Темные-темные косые глаза будто засмотрелись вдруг в неведомое:

– Это мое настоящее прошлое… – Ее голос был сходен с ее глазами, такой же вдруг туманный, будто зачарованный вдруг…

Он снова предупредил ее о том, чтобы она не тревожилась, не думала о документах:

– Это тебя не касается! Ты всего лишь узнала о своем истинном происхождении, тебя уговорили предъявить свои права открыто. Порою ты колеблешься, но мы уговариваем тебя, убеждаем. А ты…

– Я, быть может, предпочла бы прожить скромную жизнь, в безвестности или вернуться на Восток, позабыв эту холодную страшную Европу, такую неприветливую ко мне…

– Да…

– Я никогда не видела мать, ничего не знаю об отце. Нянька говорила мне, что я ношу имя матери – Елизавета… Я не похожа на нее…

– Нет! – Он заговорил почти резко. – Об этом не надо говорить! Покойная императрица никогда не бывала в Европе, соответственно, никто не видел ее. Здесь, в Европе, даже не сыщешь ее портретов, а портретов ее любовника Разумовского не сыщешь тем более… Ты ничего не знаешь, для тебя все смутно!..

Она успокоилась и повертевшись в большом кресле, устроилась поудобнее:

– Власть императрицы Катерины настолько непрочна? Так просто будет устроить переворот?

– Не думай об этом, не думай! Екатерина устроила переворот сама, возглавляя кучку единомышленников. Тебе ничего не придется делать. За тебя сделают все, верные тебе люди явятся к твоим услугам, подкупят стражу, гвардейцев… Совершить в России государственный переворот – проще простого. Подкупаешь вечером стражников и гвардейцев. Ночью врываешься во дворец, арестовываешь правящую императрицу, которая тотчас перестает быть правящей императрицей! Наутро свергнутая правительница отправляется в сибирскую ссылку, а народ приветствует новую императрицу!

– А Фридрих Прусский? Что он скажет?

– Когда Екатерина приказала убить своего свергнутого мужа, Фридрих ничего не сказал! Когда в России происходит очередной государственный переворот, никто ничего не говорит, европейскому монархическому концерту, русскому народу – всем!..

Она смеялась тонкими короткими смешками, потом притихла сразу и зажмурила глаза, потом широко раскрыла глаза:

– А если этот переворот совершится, что будет тогда?

– Будет восстановлена польская государственность, договоры Пруссии, Австрии, России о разделе Польши будут аннулированы.

– Не то говоришь, – она повела головой. – Но ты же не можешь не думать, не предполагать… Я стану императрицей? А ты… Но вот это и есть сказка… Так не будет… – Она говорила детски мечтательно…

– Я могу рассказать тебе другую сказку, тоже русскую сказку. Однажды Петр Великий взял приступом какой-то немецкий город. В числе захваченных пленников находилась и семья бедного пастора, его жена, дочери и цыганка-сирота, которую жена пастора воспитывала с детства. Девушка случайно попалась на глаза царю, он сделал ее своей возлюбленной, через несколько лет она стала его законной супругой-царицей, а еще через несколько лет – императрицей. Кажется, она получила самое простое образование, едва умела писать и читать по-немецки…