Княжна Тараканова

Зима подходила к концу. Елизавета уже снова выходила в общую залу и уже размышляла над проблемами своего дальнейшего существования. День выдался пасмурный. Елизавета сидела в общей зале у камина. За большим столом двое мужчин играли в триктрак. За дверью раздался шум голосов и шагов. Дверь отворилась, и в залу вошла полная дама в хорошем дорожном платье и в сопровождении собственной горничной, которой что-то сердито говорила по-немецки. Елизавета едва скользнула равнодушным взглядом по новоприбывшей постоялице. Но на лице полной дамы вдруг выразилось ясное изумление. Она приподняла руки в добротных суконных рукавах, затем опустила руки и поспешно, скорыми шагами направилась к сидящей у камина Елизавете.

Мгновенно встревожившись, Елизавета поднялась на ноги и невольно прижалась к стене у камина. Женщина заговорила быстро на диалекте немецкого языка:

– Мата!.. – закричала она. – Мата!.. – И продолжала быстро говорить…

Это имя – «Мата» – было ненавистно Елизавете, потому что ее и вправду так назвали при рождении. А самым отвратительным для нее было именно то в ее жизни, в ее прошлой жизни, именно то, что невозможно было опровергнуть. Но если она не хотела ничего этого, ни этого имени, ни этого прошлого, почему же это должно было оставаться в ее нынешней жизни?!.

Она почувствовала, как сделалось жарко ее щекам. Она покраснела. Но все же с легкостью взяла себя в руки и проговорила, но слишком нарочито, пожалуй:

– Что вам нужно от меня? Я не понимаю вас! – Елизавета вдруг заметила, что говорит по-французски.

Но полная женщина продолжала говорить и называть ее Матой. От волнения Елизавета действительно перестала понимать, что же ей говорят…

Но женщина не отставала. Елизавета отошла от стены и сделала несколько шагов к двери. Служанка женщины смотрела с любопытством…

– Мата!.. Мата!.. – восклицала женщина. – Я тебя узнала… Ведь это ты!.. А! Ты, наверное, не узнаешь меня! Я стала такая толстая! У меня пятеро детей! Мата!.. Я – Фройдхен!.. Фройдхен!..

Елизавета остановилась на полдороге и уныло слушала болтовню Фройдхен, которую все еще не узнавала, но, конечно же, помнила, что Фройдхен – одна из дочерей родственника матери маленькой Маты…

– …Что ты здесь делаешь, Мата? Помнишь, как мы играли на клавесине? Ты стала такая красавица…

Елизавета мгновенно продумала, что делать дальше.

– Да, я узнала вас… тебя!.. Ты уже заняла свои комнаты? Мы можем поговорить у тебя…

Фройдхен сказала, что хозяйка еще не отвела для нее комнаты, и тут же повернулась к своей горничной:

– Где же хозяйка?

Горничная выбежала из гостиничной залы.

– Хорошо, Фройдхен, отдохни, затем мы поговорим, – Елизавета совершенно успокоилась.

Вошла хозяйка. Теперь Фройдхен обращалась к ней и спрашивала о комнатах. Елизавета вернулась к теплу камина. Теперь ей, пожалуй, было все равно. Она уже знала, что будет делать. Она с отвращением услышала, как Фройдхен говорит хозяйке:

– …Вот!.. Посмотрите!.. Это моя сестра… Я не помню, двоюродная… Нет, все же троюродная!.. Она убежала в монастырь, да, да!.. Это бывает!.. Здесь, в Берлине, живет некто Шуман, родной брат моего мужа, христианин!.. – Но тут Фройдхен оборвала свой монолог, опасаясь, должно быть, как бы разговор не перешел на щекотливую почву перемены веры…

Хозяйка заговорила о комнатах. Три женщины вышли из общей залы. В дверях Фройдхен обернулась и посмотрела на Елизавету с улыбкой на полном лице:

– Мы еще наговоримся!..

Елизавета заставила себя улыбнуться и кивнуть в ответ.

Когда в общей зале никого не осталось, кроме печальной Елизаветы, она погрела руки над камином. На лице ее было выражение досады и решимости. Еще чувствуя жар в ладонях, она прошла в свои комнаты, вызвала звонком служанку, затем служанка позвала гостиничного слугу. Спустя два часа красавица уселась в почтовую карету, направлявшуюся в Гент. Впрочем, Елизавете было все равно теперь, куда ехать.

Она так и не узнала, что вскоре в Берлин приехал Галльен. И в результате разговоров Галльена, Фройдхен и врача слухи о таинственной косой девушке распространились самые фантастические!

* * *

Прислушиваясь в пути к разговорам своих спутников, она услышала несколько фамилий, которые и запомнила случайно. Старинный Гент показался ей городом более красивым, нежели все остальные города, в которых она уже успела побывать. В черепичных крышах жилых кварталов было нечто уютное. Ей вдруг захотелось родиться именно здесь и прожить спокойную жизнь, будучи служанкой у какой-нибудь доброй госпожи или, к примеру, кружевницей, каковыми город славился. Но все это были пустые мечты!

Остановилась в обычном своем пристанище, то есть в одной из городских гостиниц. Она была в мрачном настроении. Эти городские гостиницы так надоели ей!.. Вспомнив одну из слышанных в почтовой карете фамилий, она записалась в гостиничной книге как «мадемуазель Катрина Шель». Она решила не показывать никаких бумаг, потому что показывать бумаги на имя Катерины Франк ей не хотелось, а никаких иных бумаг у нее не имелось.