Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

«Что делать, — сказала себе Екатерина, провожая глазами уходящего Панина, — нужно выдерживать себя. Мне жаль его потерять, нужно убедить... Ведь я никогда не думала, что царствовать — значит только ломить... Нужно поучиться и у Макиавелли... Кстати, мне принесли новый перевод».

Она замолчала, потому что по её приглашению явился новгородский архипастырь, старший член синода и проповедническая знаменитость того времени, преосвященный Дмитрий Сеченов.

Государыня пошла к нему навстречу, приняла благословение и поцеловала руку, предоставив и ему поцеловать свою.

   — Надеюсь, вы довольны, отец преосвященный. Домовые церкви открыты. Образа разнесены по церквам, требование духовных в военную службу отменено. Везде отслужены молебны о ниспослании благодати и оставлении на нас милости Божией. Надеюсь, что вы удостоверились и в том, что никаким боярским затеям я ходу не дам; что эти затеи их останутся только затеями; что никаких верховных советов, никаких боярских дум с ограничением власти государя, никакого боярского царствования не будет и не может быть! Я буду милостива ко всем, одинаково отдам каждому должное...

   — Да благословит Бог начало и да утешит Россию вашим продолжительным и славным царствованием, ваше императорское величество, государыня императрица. Да продлит Он дни ваши на многие лета. Теперь, государыня, православное духовенство, молясь ежечасно о вашем здравии и преуспеянии, надеется на отмену тех огорчительных мероприятий, которыми последнее царствование так стеснило церковные имущества, предоставив их светской власти!

   — Непременно, непременно, святой отец! Я уже повелела рассмотреть те затруднения, которые вызывались положением церковных имений и которые заставили обратиться к мерам, столь неприятным духовенству. Как те, так и другие основания будут мне представлены, и я сейчас же передам дело в комиссию...

Архиепископа передёрнуло от этих слов. Менее всего он ожидал и более всего боялся услышать о комиссии, а тут-то её и подносят.

Государыня заметила, как он перекосился, и улыбнулась.

   — Под вашим председательством, святой отец! — прибавила она, стараясь в свою очередь позолотить пилюлю. — Вы сами наметите те пункты, о которых особо захотите со мной говорить, и мы обсудим, обдумаем вместе...

Золочёная пилюля показалась немножко вкуснее знаменитому проповеднику, не настолько, однако ж, чтобы разгладить морщины, набежавшие на его чело.

   — Ведь не могу я иначе разрешить законодательный и столь важный вопрос, как рассмотрев его в законодательном порядке, — продолжала Екатерина сдержанно, но дидактически. — Вы, святой отец, сами, вероятно, пожелаете внимательно обсудить основания, требовавшие преобразования этой части, чтобы избежать этих требований в будущем? Вы, вероятно, захотите обсудить возможность соглашения настоятельной необходимости с желаниями духовенства? Тут не будет ни моего произвола, ни несправедливых и несоответственных притязаний. Духовенство сохранит весь престиж любомудрия, нестяжания, правды, а государство примет на себя обязанность заботливости о правосудном отстранении всякой нужды, всякой студы и правосудном восстановлении всякой справедливости. Надеюсь, тогда будут довольны и духовенство, и пожертвованные для его обеспечения труженики, притом сохранятся и государственные интересы. Надеюсь, что вы и не полагаете, чтобы я иначе могла поступить в столь важном деле; думаю, что вы вполне разделяете...

Архипастырь вышел из кабинета как ошпаренный. Правда, он был успокоен относительно притязаний и обрядности, которых касался Пётр III, успокоен за порядок в церквах, неприкосновенность внешности; но с лишком полтора миллиона душ крестьян, монастырских имений так же исчезали у него из рук, как начали исчезать ещё в предпрошлое, богомольное, благочестивое царствование и совершенно пропали в прошлое. Он надеялся воротить их, ему обещали. А тут вдруг — комиссия; знает он, что такое комиссия!..

В это время вошла к государыне одна из её старших камер-фрау, Шкурина.

   — Ваше величество, княгиня Дашкова хочет войти через уборную. Я не решилась её остановить и обошла, чтобы вы изволили знать...

Екатерина нахмурилась, но в ту же минуту с сияющей и ласковой улыбкой пошла навстречу княгине.

   — Моя юная подруга и воин, — весело проговорила государыня, встречая княгиню Дашкову, выходившую из внутренних комнат в кабинет, — с какими вестями являетесь вы ко мне?

   — Я хотела спросить вас, государыня, не могу ли я чем-нибудь помочь вам, быть вам полезной? Там так много народа...

   — Разве так много?

   — Полны залы, государыня: и Разумовский-гетман, и Миних, и Трубецкой, Шереметев, Скавронский, Неплюев, Волконский, Нарышкины, Строгоновы — все, все... Я хохотала до упаду, взглянув, как Трубецкой столкнулся с Неплюевым, посмотрели друг на друга, как два петуха, и раскланялись низко, окидывая в то же время один другого каким-то особым масленым взглядом. Двор, право, та же комедия! Можно видеть и учиться исполнению всевозможных ролей.