— Да и государыню-то саму и с сыном своим великим князем он погубить задумал, — продолжал священник, возмущаясь рассказываемым. — Видите, сошёлся он тут с фрейлиной какой-то и выбрал-то, говорят, что ни на есть хуже, да с ней вот самой и сговорился, чтобы жену-то с сыном в крепость; а там в монастырь захотят, так в монастырь, а нет — так, говорят, решил в куль да в воду. Это он решил о государыне-то и о своём собственном родном детище, последней, можно сказать, отрасли Великого Петра, а всё для того, чтобы на фрейлине-то этой самой обвенчаться... Волосы дыбом становятся, как послушаешь, что он там натворить хотел, да Бог не попустил...
— А что?
— С королём прусским сейчас же мир заключил и все земли, что у него завоевали, даром отдал. А потом велел, говорят, на своих же союзников идти. Гвардию изобидел в прах, а всё через своих голштинцев. С Данией войну сочинил. Видите, какой-то принц, дед ему или прадед, был Данией обижен, так он за него отомстить хотел. Наконец, и в жизни-то так чудить начал, что только ахать да дивиться приходилось. Вот матушка государыня видит, что такое чудовство до добра не доведёт, а как он велел уже её арестовать, то она взяла да и пошла на него войной сама...
— И что ж?
— А уж тут не знаю, что и сказать. В самом ли деле на душе чьей грех, или уж точно Божеское попущение, — он же всё кощунствовал над милостию Божиею, — только вдруг ни с того ни с сего приключился с ним удар, и он Богу душу отдал...
— Как? Умер?
— Да. На престол вступила, по малолетству сына, матушка государыня Екатерина Алексеевна. Ну, про эту сказать нечего: царица добрая, умная и сдержанная. Только как Бог её поддержит и укрепит!
— Как! Так теперь в России царствует...
— Государыня Екатерина Алексеевна, Екатерина II, как её называют. И как она, матушка, всё в руках держит, издали посмотреть любо. Только трудно же ей, матушке, зело трудно!
— Отчего же ей труднее, чем кому-нибудь другому?
— Да оттого, что всё же она не своя; а бояре наши напуганы уж немецким-то царством. И что греха таить, любят-таки покрамольничать. Вот теперь они и подпускают разные каверзы. Сперва было Иванушку поднять хотели, ну — не удалось, так в другую игру бросились; сочинили новую смуту. Вдруг на Дону явился разбойник и объявил, что Пётр не умер, что он явится народу и пойдёт на бояр, всех, дескать, перевешает, а народу окажет милость, пожалует его бородой и волей... И что ж вы думаете, ведь нашёлся такой, явился...
— И народ поверил?
— Поверил ли, не поверил, а пошёл за ним. Ведь воля-то больно соблазнительна. Пошёл, да ещё как, чуть не к самой Москве подступил. Казань, почитай, всю выжег, только крепость одна отсиделась... Кажется, чего бы ещё? Так и тут нет. Бояре придумали какую-то княжну Владимирскую...
— Владимирскую! — вскрикнули разом и муж, и жена. — Это что такое?
— Да, Владимирскую! Сочинили, что она близкая родня покойной государыне — кто говорил, племянника, а кто и дочь, — и что вот ей-то и следует царством править, коли уж ни Иванушки, ни Петра нет! Говорят, что и к разбойнику-то тому, что себя Петром называл, писали, — послали ему голштинское знамя и старались, чтобы обоих их вместе сладить. Один, дескать, племянник, а другая дочь, двоюродные брат и сестра, за одно дело стоят против узурпаторства... то есть против государыни-то. Вот тут и понимай как знаешь... Одним словом, такую путаницу ведут, что ни дай, ни вынеси...
— Позвольте, батюшка, однако ж, — спросила миссис Ли. — Что вы говорите? Княжна Владимирская — это я, одна в целом мире. Другой княжны Владимирской нет и быть не может, так как старшей представительницей рода князей владимирских и суздальских избрана я и по роду, и по завещанию, утверждённому покойной государыней. Если же явилась какая другая, то это подлог, обман...
— Как вы? — спросил священник с изумлением. Сколько помнится... священник венчал её под именем княжны Анастасии Андреевны Зацепиной, дочери князя Андрея Дмитриевича, поэтому невольно остановился в сомнении.
— Да, я — Владимирская-Зацепина, родная племянница покойной императрицы Анны Ивановны, от её сестры Парасковьи Ивановны. Князья Зацепины — наше родовое прозвище — теперь старшие представители московского дома, бывшего князьями владимирскими, а потом и царями Москвы. Мой кузен, за отстранением в наследовании прав его братьев, был последним мужским представителем этого рода, за ним осталась я. Но он передавал мне свои права и своё наследство с тем, чтобы я вышла замуж непременно за одного из боковых потомков этого рода. А я вот царству над целом миром предпочитаю его... — и она поцеловала своего мужа тем же чистым и страстным поцелуем любви, который когда-то, в присутствии того же священника, дала ему перед престолом Божиим.
Ласка жены вызвала в ответ нежность мужа.
— Кто же, однако ж, смеет злоупотреблять твоим именем, мой друг? — спросил Ли, лаская жену. — Такого злоупотребления достигнуть нельзя! Оно может нанести глубокий вред. Нужно раскрыть, непременно нужно раскрыть.
Лучших из лучших призывает Ладожский РљРЅСЏР·ь в свою дружину. Р
Владимира Алексеевна Кириллова , Дмитрий Сергеевич Ермаков , Игорь Михайлович Распопов , Ольга Григорьева , Эстрильда Михайловна Горелова , Юрий Павлович Плашевский
Фантастика / Геология и география / Проза / Историческая проза / Славянское фэнтези / Социально-психологическая фантастика / Фэнтези