Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

— Нет, ни в каком случае мы не должны допускать, чтобы Людовик XV даже видел её. Но дело не в короле. Красота, сама по себе, есть тоже милость Божия. Мало ли в будущем может возникнуть вопросов, которые могут быть разрешены силой необыкновенной красоты? Первое, и король не вечен. Дофин, кажется, не в дедушку в этом отношении, а впрочем, кто знает, какое направление примет будущее дофина? Наконец, умереть может и Помпадур. Но что за бедность вымысла, что за ограниченность действий — кружиться около одного человека и думать, что всё наше, если этот человек у нас в руках. Разве нет других стран, других королей, кроме французского? Ареною наших действий должен быть целый мир. Разве, например, не было бы одним из самых блестящих действий нашего ордена, если бы, опираясь на всепобеждающую красоту, мы отъявленного вольнодумца, антихриста — ему же изготовлено место в самых глубинах преисподней, — прусского короля, тысячу раз проклятого Фридриха, обратили в верующего сына католической церкви и способствовали бы тем целые страны отторгнутых паств вновь обратить в лоно истины?

И, убеждаемые отцом Флавио, отцы иезуиты следили за Али-Эметэ до такой даже степени, что раза два-три от себя доставляли ей умеренную помощь в особо тяжкие минуты, под видом посылок от дядюшки.

— Теперь, — говорил отец Флавио, — наши ожидания были обмануты княжной Владимирской Она отказалась даже от миллионов, когда условия получения этих миллионов связывали её волю. Но, спрашивается, кто знает княжну Владимирскую? Кузен, который приезжал? Но он умер. Братья этого кузена никогда её не видали. Русские послы — Куракин, Кантемир? Обоих нет на свете. Настоятельница монастыря? Но она наша. Да она и не будет знать, в самом ли деле действует княжна. Она её не увидит, как не увидит её, разумеется, ни герцог де Прален, ни мадам де Куртней. Мадам де Куртней мы отправим в Рим, к кардиналу Альбани объяснить то величие, которое может осенить святейшего отца, если предположения наши осуществятся. А герцога?.. его назначим генерал-губернатором Мартиники. В его лета для него это будет очень лестно, полезно и нам. Если же они что-нибудь услышат, то в их мыслях весьма легко может составиться предположение, что скрывшаяся в Америку княжна появилась опять в Европе и действует своим именем. Между тем... — отец Флавио остановился, окидывая взглядом всю конференцию, которая слушала его в молчании. — Между тем, — продолжал он, — какая гроза в её образе может быть России, этому схизматическому царству варваров! Екатерина, выдерживающая хладнокровно вторую войну, невольно выйдет из своего самодержавного спокойствия, когда с одной стороны мёртвые встанут из гробов, а с другой — само небо, в образе дивной красоты, представит ей соперницу, которая, поддерживаемая нами, может потрясти самые основы, на которые только осмеливается Екатерина опираться. Вот задача, поистине достойная нашего святого братства. Откажемся ли мы приступить к этой задаче только потому, что она трудна?

   — Что же тут делать? — спросил дородный иезуит, хотя и старейший по возрасту, но тем не менее подчинявшийся вполне взглядам и проектам отца Флавио.

   — Оно хорошо бы, очень хорошо! — начал третий иезуит слащавым голосом. — Только дело-то очень трудное. Прежде всего спросим: действительно ли настоящей княжны Владимирской нет, или, что всё равно, она совершенно и навсегда отказалась от своих прав? Потом, положим, мы найдём желающую рисковать, мы и удостоверение ей достанем; но осуществление, практическая постановка вопроса, не представят ли неодолимые затруднения?

   — Зато как бы хорошо было снова в Московии повернуть всё вверх дном; может быть, на этот раз удалось бы и проклятую схизму уничтожить, — сказал четвёртый иезуит, видимо сочувствующий интриге уже потому, что она интрига, но только не усваивающий, как за неё взяться. — Первый вопрос: что делать, как тут поступить?

   — Очень просто, — отвечал отец Флавио, — заставим назваться княжною Владимирскою Али-Эметэ.

   — Хорошо сказано! — заметил слащавый иезуит. — Только как заставить? Не предложить же ей прямо: княжна Али, назовитесь княжной Елизаветой! Чтобы решиться на самозванство, и притом с целями весьма определёнными, нужны доводы весьма существенные и убедительные, особенно когда такое самозванство может быть ежеминутно изобличено. По моему мнению, не лучше ли сообщить этой персиянке, что она-то и есть настоящая княжна Владимирская и что перемена имён была сделана нами с целью предохранить её от козней императрицы Елизаветы и её преемников. Она поверит, потому что вообще всегда легко верится тому, во что хочется верить. Эта уверенность в ней поставит дело гораздо прочнее, чем предложение участвовать в заведомом подлоге. Прецедент есть. Вспомните о Дмитрии Самозванце.