Книга алхимика

Ему вспомнился ясный летний день в Мадриде, когда на каждой улице, на каждом проспекте гремела эта песня. Накануне удалось отбросить фашистов в предместья. Все сошли с ума от радости, потому что жители города сделали невозможное. Все политические партии и группировки объединились и спасли родной город. Пинсон наблюдал за происходящим из окна своей квартиры. Заслышав гимн, который распевали тысячи человек, измотанные солдаты интернациональных бригад ускоряли шаг, с изумлением взирая на цветы, летевшие с каждого балкона, и на девушек в комбинезонах, которые кидались целовать и обнимать их. Повсюду развевались красные знамена…

Будем сражаться мы за свободу,
Мы кровь и жизнь за нее отдадим…

В тот день к горлу тоже подступала дурнота. Да, обезумевшие от радости горожане праздновали победу, которая сразу же стала легендарной, а у него в кармане лежал секретный приказ президента Асаньи[74], согласно которому он, Пинсон, и остальные члены правительства должны были разместиться в полночь в лимузинах и выехать в Валенсию, то есть бежать из чудом спасенного города, подобно крысам с тонущего корабля. Они-то в отличие от горожан знали, что победа всего лишь отсрочка неминуемого поражения.

Песня подходила к торжественному концу. В хоре голосов выделялся мощный баритон Эктора.

Выше вздымаем мы красное знамя,
Вместе свободу народам несем!

А лас Баррикадас! А лас Баррикадас!
Пор эль триунфо де ла Конфедерасион!

Мария глубоко затянулась сигаретой, которую только что прикурила своей зажигалкой «Зиппо», а потом, аккуратно затушив ее, сунула обратно в пачку.

— Надо экономить, — пояснила она, — а то скоро курить будет нечего.

— Ты была неподражаема, — промолвил Пинсон.

Она повернула к нему бесстрастное лицо, и профессор почувствовал, что Марию переполняет гнев.

— Нет, я опять торговала собой, — с ожесточением произнесла она. — Сперва я легла под Пако, а теперь — под Огаррио. Не спорь, ты знаешь, что это правда. Строила из себя несчастную монахиню. Знал бы ты, как мне сейчас погано на душе. Я лгала, чтобы спасти наши шкуры. Зная, что труп Катерины лежит в каком-нибудь колодце, или в сарае за дровами, или где там эти гады спрятали ее тело… Знаешь, мы с ней и вправду дружили. А вот теперь у меня такое чувство, словно я ее предала. — По ее телу прошла дрожь. Вдруг лицо Марии просветлело, озарившись ласковой улыбкой.

К ним по проходу меж скамей бежал Томас:

— Тетя Мария! Дедушка! Вы живы!

Мария заключила его в объятия и осыпала поцелуями.

Импровизированный хор Эктора затянул новую песню, столь же неуместную, как и первая. Зазвучал «Но пасаран!» — еще один гимн победе.

Франко привел сюда мавров,
Мечтают они взять Мадрид,
Но пока хоть один ополченец в строю,
То маврам не пройти! Маврам не пройти!

— «Но пасаран! Но пасаран!» — надрывались певцы во всю силу своих легких.

Пинсон собрался уже пройти вслед за Марией и Томасом к облюбованной ими скамье у алтаря, как вдруг его придержала чья-то худая, костлявая рука. На него смотрела черными как ночь глазами бабушка Хуанита.

— А на самом деле какие новости? — тихо спросила она.

— У нас есть время до восьми утра, чтобы придумать, как выбраться отсюда.

Старуха кивнула, переваривая услышанное.

— Вы что-нибудь придумали? Хоть что-нибудь? Или нам по-прежнему надо сидеть и выжидать?

— Я поговорил с Фелипе, — промолвил Пинсон, — теперь он на нашей стороне.

— Фелипе? — переспросила она. — Да уж, негусто. Да что он может? Толку от него как от козла молока.

— Возможно, когда начнется бой, у нас будет возможность что-нибудь предпринять. — Пинсон внезапно почувствовал, как сильно он устал.

— Вы совершенно не обязаны взваливать всю ответственность за нас на свои плечи, — проговорила старуха, глядя ему в глаза. — Вы же совершенно один. Мы — люди простые и знаем, что далеко не всегда можно избежать уготованное судьбой. Мы признательны за то, что вы уже и так сделали для нас. Послушайте, как поют люди. Вы разожгли огонь в их сердцах. Чем бы все ни закончилось, мы не умрем как собаки. А это уже немало, — она погладила его по щеке.

— Я не сдамся, донна Хуанита, — прошептал профессор, — ни за что не сдамся.