Книга алхимика

Он кинул взгляд на карманные часы. Десять минут третьего. До рассвета четыре часа. Огаррио будет ждать ответ фалангистов до восьми. Как же мало времени! Пинсону хотелось кричать во весь голос о чудесном открытии, но он знал, что доверяться надежде столь же опасно, как давать волю отчаянию. «Успокойся, — одернул он себя. — Вспомни одну из главных заповедей любого исследователя: все проверяй.

Пока я еще ничего точно не знаю. Нельзя строить план побега, основываясь на свидетельствах, почерпнутых в книге, написанной восемьсот лет назад. За долгие века многое могло измениться. Нет, ну а вдруг! Вдруг древняя рукопись, написанная еврейским алхимиком на классическом арабском языке, действительно содержит ключ к нашему спасению?»

Профессор подошел к спящему Фелипе, наклонился и тихонько, чтобы не разбудить солдата, отцепил висевший у него на ремне фонарик. Выпрямившись, Энрике, борясь с соблазном перейти на бег, направился к западному поперечному нефу.

«Удивительное дело, а ведь далекое прошлое взывало ко мне с того самого момента, как я переступил порог собора». Ему вспомнились образы средневековой Андалусии, запечатленные на изумительных витражах, статуя Паладона, которая будто двигалась, паря над саркофагом, украшенным надписью: «Просите, и дано вам будет; ищите, и найдете; стучитесь, и отворят вам», сумасшедший отец Самуила, велевший сыну искать белые буквы, сокрытые в Торе… То, что Пинсон прочел между строк книги, представлялось ему ничуть не менее удивительным.

Когда он спускался по лестнице, его охватило странное чувство, будто его неумолимо влечет воля самой Судьбы. «Все, что произошло, просто не может быть банальной цепью совпадений, — думал Пинсон. — Куда более логично предположить, что некая высшая сила, может нумен Саида, может небесная селитра Самуила, пробудилась от вековечного сна и решила прийти к нам на помощь».

Профессору казалось, что сама завеса реальности расступилась, позволив ему краешком глаза взглянуть на мир сверхъестественного. Наверное, схожее чувство испытывали и жрецы Кибелы, устраивавшие тут свои мистерии, и пастушок, которому явилась здесь Богородица, и мусульмане, спасенные странствующим мудрецом, наполнившим пещеру священным светом.

Пинсон как можно тише крался сквозь сумрак. Ему вспомнилось Рождество, когда он был маленьким, не старше Томаса, и оставлял туфлю за порогом своей комнаты в канун праздника. В детстве его будоражило ожидание чуда. Он знал, что оно обязательно произойдет и трое волхвов перед рассветом непременно принесут ему подарки. Мальчишкой он до боли в глазах вглядывался в усыпанное звездами, дышащее жизнью небо и представлял волхвов в образе ангелов. Тогда ему казалось, что Вселенная логична и упорядочена. Такие же чувства переполняли профессора и сейчас. Благодаря книге Самуила оставшаяся в далеком прошлом эпоха сделалась ближе и Пинсон снова оказался в мире, где ангелы и духи влияли на ход человеческих жизней.

Уверенно ступая, он миновал склеп со скелетами. Энрике не думал о них. Его словно вели за собой сверхчувственные эманации, которые излучал окружавший его камень. Пинсон едва удостоил взглядом статую Паладона. Нагнувшись, он забрался в саркофаг и принялся спускаться по веревочной лестнице, которую тут закрепили солдаты Огаррио. Через минуту профессор уже стоял на полу мечети.

В свете фонаря Энрике увидел перед собой михраб — в точности такой, как описал Самуил. Пинсон крепко-накрепко запомнил инструкции Паладона. Надо повернуть светильник в михрабе, и дверь откроется. Профессор подошел поближе. Лампа находилась прямо перед ним, в отделанной алебастром нише. Поставив фонарик так, чтобы свет падал на нее, Пинсон взялся за светильник обеими руками. Энрике била мешая дрожь. Камень был холодным и влажным. Пинсон выдохнул.

Два раза направо, один раз влево, а потом снова вправо.

Профессор чувствовал в себе присутствие нумена и был преисполнен святой уверенности в том, что сейчас он повелевает некой сверхъестественной силой.

Он попытался повернуть светильник.

Безрезультатно.

Он пыхтел, пыжился, давил.

Светильник не сдвинулся ни на миллиметр.

Пинсон без сил опустился на пол. Нумен оставил его. Профессор чувствовал себя выжитым как лимон. Он тяжело дышал от отчаяния. Холодный воздух, врывавшийся в легкие, казался прикосновением самой смерти. Сердце гулко билось в груди. Все пропало.

Он потратил на чтение кучу драгоценного времени, вымотался, а что в результате? Ничего! Ноль. Лучше бы он поспал. Тогда хотя бы проснулся с ясной головой. В ярости профессор выдернул книгу из кармана. Ему страшно хотелось изорвать ее в клочки. Ни слова правды, одно сплошное вранье. А он, дурак, поверил! Кретин! Хотя… Может, он что-то упустил или неправильно понял?