Книга алхимика

Известно, что боги, желая погубить человека, сперва возносят его до поднебесных высей. Чтобы далеко не ходить за примером, достаточно вспомнить Гарун аль-Рашида или Абд ар-Рахмана. Я не мог и подумать в те времена, что недолго нам осталось наслаждаться покоем и роскошью. Я не мог представить, что Мишкат разделит печальную судьбу других государств. Я был слеп, как и другие.

Каждый день мы слышали мерный стук молотков, доносившийся до нас с вершины горы. Каждый день мы узнавали о новых успехах Паладона. Он работал на стройке словно безумный. Новости мы воспринимали спокойно, даже самодовольно. Богатство так развратило нас, что невероятное и чудесное мы стали воспринимать как естественное. Наверное, точно так же утопавшие в роскоши жители Вавилона лениво поглядывали на тень от гигантской башни, что пядь за пядью поднималась и росла над их городом.

Паладон очень тяжело перенес смерть Салима, а тут судьба нанесла ему еще один удар. Тосканий, окончательно подорвав здоровье во время пребывания в его доме кастильского посольства, умер вскоре после кончины визиря.

Видимо, звезды волею рока сложились так, что все члены нашего Братства практически одновременно, с разницей в месяц-другой, лишились своих отцов. Мы с Паладоном попытались забыться в работе. Паладон буквально дневал и ночевал на скале. Он торопил рабочих и внес изменения в график строительства, желая ускорить возведение мечети. Установка колонн закончилась гораздо раньше намеченного срока.

Однажды Айша решила поговорить со мной о своем суженом. Она страшно о нем беспокоилась. Они практически перестали видеться, и Айша начала опасаться, что из-за смерти отца Паладон погрузился в пучину отчаяния. Кроме того, принцесса подозревала, что Паладону не дают покоя мысли о переходе в ислам. Салим умер, и теперь было некому замолвить за Паладона словечко перед верховным факихом. «Если он не примет ислам, то о свадьбе не может быть и речи», — повторяла она. Айша умоляла меня поговорить с Азизом, почему-то полагая, что я на него имею больше влияния, чем она. Как же она заблуждалась!

— Ну, поговоришь? Обещаешь? Я тебе этого никогда не забуду! Всю жизнь буду помнить! — Вздохнув, она поцеловала меня.

Я не мог ей отказать. На следующий день я отправился к Азизу и принялся дожидаться его прихода перед дверями аудиенц-залы с толпой других просителей. Сердце в груди так и заходилось. Все мысли мои были лишь о том, что еще вот-вот, и я снова увижу своего Оленя.

Когда я поздоровался с Азизом, его лицо приобрело недовольное выражение. Вслед за принцем шел слуга с ворохом документов и помощники, среди них — изящный, нарядный Ефрем с голубыми лентами в пейсах. Когда я заявил Азизу, что пришел к нему по просьбе его сестры, он настороженно посмотрел на меня и кивнул.

— Продолжай.

Я рассказал все как есть.

— Паладон знает?

— То, что я собирался поговорить об этом с тобой? Нет.

Он посмотрел на меня как на пустое место. Потом расплылся в улыбке. Думаю, его тешила мысль, что теперь в его власти помогать тем, за кем он ранее следовал, ища помощи и совета. Думаю, его позабавило и то, что я, отвергнув его предложение встать вместе с ним во главе эмирата, теперь пришел с просьбой о любезности.

— Ладно, я подумаю, чем тут можно помочь.

Я пошел во дворец в печали, а вернулся оттуда в еще более подавленном настроении.

Через несколько дней Паладона вызвали в медресе. Когда он туда явился, его отвели в кабинет его старого врага — верховного факиха, который принялся со всей строгостью проверять его на знание Корана. Паладон потом рассказывал мне, что лицо факиха было холоднее и тверже камня, с которым строителям приходилось работать в пещере. Экзамен завершился тяжким молчанием. Старик факих долго, очень долго, запрокинув голову, разглядывал потолок. Наконец он заговорил:

— Для христианина ты обладаешь весьма впечатляющими познаниями. И даже говоришь вроде искренне.

Он произнес эти слова таким ледяным тоном, что Паладон распрощался со всеми надеждами на благоприятный исход их встречи.

— Но чему тут удивляться? — продолжил факих. — Ведь твоим учителем был сам Салим. Он, да смилуется над ним Аллах, всегда прекрасно разбирался в людях. Я согласен быть твоим учителем. Настанет время, и ты станешь мусульманином. Кто я такой, чтобы противиться воле двух визирей? Как смею я подвергать сомнению милосердие Аллаха, ибо лишь Его волею неверный успешно возводит столь прекрасную мечеть? Я буду ждать тебя вечером в следующую пятницу в своих покоях. — Его тонкие губы искривились в подобии улыбки. — Когда придешь, я дозволяю тебе воспользоваться дверью вместо окна. — Этим единственным намеком на украденный тюрбан он и ограничился.