Эта беседа, скорее всего, помогла отогнать тягостные мысли, мучившие Паладона, но при том, к счастью, не замедлила темпы строительства. Художники и камнерезы трудились над узорами, которыми предстояло украсить выровненные стены пещеры, а также и вход в нее. Когда сняли леса, даже я раскрыл рот от восхищения. За причудливыми цветочными арабесками Эдемского сада скрывались изображения разнообразных птиц и зверей. И это была лишь дверная рама! После установки самих дверей из тикового дерева их должна была украсить резьба, изображающая Древо жизни.
— Ты сам это сделал? — затаив дыхание, прошептал я. — Какое же у тебя богатое воображение!
— Да ладно тебе, Самуил, — отмахнулся Паладон. — Придумал ведь все это ты!
— Какая красота, — я потрясенно покачал головой. — Каждый зверь, каждая птица… Они словно живые… Каждая травинка будто дышит… Я и не подозревал, что ты настолько искусный мастер…
— Да ладно тебе смеяться надо мной, Самуил, — залился краской Паладон. — Я же всю свою жизнь вырезал изображения ангелов и за это время успел кое-чему научиться. Честно говоря, я очень беспокоился о том, что ты скажешь о моей работе. Слон у меня похож на разжиревшего крокодила, а яблоки на дереве запросто можно принять за апельсины. Когда примемся за внутреннее убранство, буду работать тщательней.
Услышав, как кто-то его зовет, он резко повернул голову и бегом кинулся к шкиву, на котором почти перетерлась веревка. Обо всем позабыв, вместе с рабочими он навалился на здоровенный рычаг, чтобы не допустить ее разрыва.
Я смотрел на друга, не в силах скрыть изумления. Он даже не подозревал о своей гениальности. Удивительно — в нем не было ни капельки тщеславия.
День ото дня мечеть делалась все краше. Рядовые жители нашего города не сомневались в том, что на их глазах происходит чудо. Безусловно, нельзя забывать и о личной заинтересованности. Мусульмане должны были обрести потрясающей красоты молитвенный дом. Ну а иудеи и христиане прекрасно понимали, что к нам со всех городов и весей устремятся путешественники, чтобы полюбоваться столь удивительным архитектурным шедевром. А это сулило еще больший расцвет торговли и рост доходов. Народ считал, что Мишкат уподобится Кордове времен халифата и потому все будут купаться в золоте.
Но дело не только в деньгах. Время от времени я замечал на улицах, как ремесленники и торговцы, женщины и дети вдруг замирают, устремляя взоры в сторону скалы, туда, где ни на миг не прекращалась работа. Думаю, они знали, что там создается нечто удивительное, нечто неповторимой красоты, и осознание этой истины привносило в их жизни смысл.
Через семь месяцев после смерти Салима Паладон, с дозволения эмира, разрешил знатным жителям Мишката взглянуть на практически законченный молитвенный зал. Желающих среди раввинов, священников и факихов нашлось столько, что очередь в пещеру растянулась почти до подножия скалы. Еще через полгода, когда над скалой начал подниматься строящийся купол, эмир попросил Азиза устроить недельные празднества. Кульминацией их должна была стать пятничная молитва в новой, пусть и не до конца достроенной мечети. В молитвенном зале даже отгородили место для иудеев и христиан, чтобы они тоже могли присутствовать на службе.
Одним из христиан, попавших в храм вместе с толпой, был монах в белом одеянии. Это был Иаков, двоюродный брат Паладона, который на праздники приехал в город из горного монастыря. Никто не заметил, как он вошел. Никто даже не поднял бровь от удивления, когда он стал проталкиваться в первые ряды. Да и чему тут удивляться? Внимание людей было приковано к роскошным одеждам эмира Абу, визиря Азиза и прочих царедворцев, которые, торжественно ступая, проследовали к коврам напротив михраба. Их уже ждал верховный факих в парадном облачении. Его лишенную волос голову венчал усыпанный драгоценностями тюрбан. Я тоже не подозревал о том, что в мечети находится Иаков. Я стоял среди иудеев Мишката, и мои глаза застилали слезы, ибо я видел вокруг себя не мечеть, но детище нашего Братства, мечту, ставшую явью.