Книга апокрифов

Подсознание таит в себе то, чего ты, как ты говоришь, никогда не помышлял. То, что ты не представляешь, именно это заключено в твоем подсознании. Есть там и кровосмешение, и отцеубийство, и содомия, и гнусность Хама, и грех Лота, и Эдипов комплекс, и все виды мерзости Гоморры, Вавилона, Халдеи и Египта, которые тебе никогда не приходили в голову. Сон – это не что иное, как воплощение твоих вожделений, которые ты подавил в себе и вверг в подсознание.

И говорю тебе: ежели тебе не снятся фрукты, то снятся кони или текущая вода, а это означает порок не менее отвратительный. Равно как ежели тебе снится, что ты гуляешь по саду или надеваешь облачение. Смертные грехи не перечесть!

И сказал фараон:

― Что мне делать, дабы не допустить греха? Ибо страшиться буду уснуть и видеть такие сны.

И тогда Иосиф сказал ему:

― Сделать ты ничего не можешь. Подсознание повелевает тебе, разве ты можешь повелевать ему? В нем заключается все дурное, чего ты еще не совершил, все, что противно природе и законам Божьим. Ежели ты, бодрствуя, думаешь о вещах достойных и порядочных, то лишь для того, чтобы не думать о вещах нечистых. И все это так, а не иначе. Жизнь твоя, о которой знаешь ты сам и близкие твои, лишь прикрывает твою наготу и позор того, что остается сокрытым. Но во снах все это проявляется. Вот почему мудр тот, кто по милости Божьей умеет трактовать сны.

И сказал ему фараон:

― Прошу тебя, научи этому и меня. Клянусь отдать псам на растерзание жену мою, ежели ей приснится сон о львах или даже о связке ключей. А дочерей своих примерно накажу, если им будет сниться что угодно, похожее на дубину, лыко, человека или на цифру семь.

И сыновей своих отвергну, если им будут сниться, будто они входят в дверь отцовского дома. Ибо страшны и опасны подобные сны. Так как Бог открыл тебе все сие, то нет на свете ничего столь разумного и мудрого.

1930

Святая ночь

― Удивляюсь тебе,  ― кричала Дина.  ― Если бы это были порядочные люди, они пошли бы к старосте, а не бродили по свету, как нищие! Отчего их не пригласило в свой дом семейство Симона? Почему заботиться о них должны ausgerechnet[29] (29) мы? Что мы, хуже семейства Симона? Симониха бы таких оборванцев на порог не пустила! Удивляюсь тебе, муж мой, зачем ты якшаешься бог весть с кем?

― Не кричи,  ― пробурчал старый Исахар,  ― соседи услышат!

― И пускай слышат!  ― возопила Дина, нарочно еще повышая голос. ― Слыханное ли дело? Что же получается, в своем доме я и словечка сказать не смею из-за каких-то бродяг! Ты их знаешь? Хоть кто-нибудь их знает? Он говорит: это моя жена. Тоже мне  ― жена! Я знаю нравы этих побирушек! И ты не стыдишься пустить их в дом!

Исахар хотел возразить, что пустил их только в хлев, но промолчал  ― спокойствие дороже.

― А она еще, ― возмущенно продолжала Дина, ― на сносях, чтобы ты знал. Господи Исусе, только этого нам недоставало! Исус Мария, не хватает только, чтобы пошли сплетни! Спрашиваю тебя, где была твоя голова?  ― Дина перевела дух.  ― Ясное дело, молодухе ты не умеешь отказать. Стоило ей состроить тебе глазки, как ты готов лезть из кожи вон. Ради меня ты бы так не старался, Исахар! Постелите себе, милые, там, в хлеву, сколько угодно соломы  ― как будто во всем Вифлееме у нас одних есть хлевушок! Почему у Симона им не дали охапку соломы? Потому что Симониха не стала бы потакать мужу, понятно? Только я такая безропотная, что всегда смолчу...

Старый Исахар повернулся к стене.

 «Может, замолчит хоть когда-нибудь,  ― подумал он,  ― в какой-то мере она права, но поднимать из-за этого такой тарарам...»

― Принимать чужих людей в свой дом,  ― рассуждала Дина, давая волю справедливому гневу.  ― Кто знает, что это за люди? Теперь я от страха всю ночь не сомкну глаз. Но тебе все равно, не так ли? Для людей ты в лепешку разобьешься, для меня    пальцем не шевельнешь! Хоть бы один разок подумал о своей измученной и больной жене! А утром изволь еще за ними убирать! Если этот человек плотник, почему он не при деле? И почему именно я должна так страдать? Слышишь, Исахар?

Но Исахар отвернулся к стене и прикинулся спящим.

― Пресвятая дева Мария,  ― вздохнула Дина,  ― что за жизнь у меня! Всю ночь не спать от забот... А он себе дрыхнет, как сурок! Они могут унести все на свете, а он знай храпит... О Боже, одни неприятности!

И наступила тишина, только старый Исахар похрапывал во сне.

К полуночи он проснулся от приглушенных женских стонов. «Ах, черт побери,  ― испугался он,  ― это оттуда, из хлевушка! Только бы не разбудили Дину... Вот было бы пересудов!»

Он продолжал лежать неподвижно, притворяясь спящим.

Через минуту стон повторился.

― Смилуйся, Боже, сделай так, чтобы Дина не проснулась, ― в тревоге молил старый Исахар, но тут заметил, что Дина, лежа рядом, ворочается на постели, потом приподнимается и напряженно прислушивается. «Ох, и поднимет же она сейчас тарарам!» ―  сокрушенно подумал Исахар, но продолжал лежать совсем-совсем тихо.