Книга апокрифов

― Госпожа Грюнфельд, когда к нам так неожиданно пришел Он, Учитель из Назарета, я прямо ужаснулась: вдруг... вдруг он пришел, чтобы сказать прекрасные слова, которые я ждала так долго  ― и надо же... попал в такой беспорядок! Сердце у меня так и подскочило, в горле комок  ― говорить не могу ― только думаю: это пройдет, я просто глупая женщина, намочу пока белье и забегу к Эфраиму, и пошлю за нашим Лазарем, и прогоню кур со двора, чтобы они Ему не мешали... И потом, когда все уже было в порядке, вдруг во мне появилась чудесная уверенность: теперь я готова слушать слово Божие. И я тихо, тихонько вошла в комнату, где Он сидел и говорил. Мария сидела у Его ног, глаз с него не спускала...  ― Марфа сухо засмеялась.  ― И я подумала, какой был бы вид у меня, если бы я так пялила на него глаза! Тут, госпожа Грюнфельд, посмотрел Он на  меня так ясно и приветливо, словно хотел что-то сказать. И я вдруг увидела: боже, какой Он худой! Знаете, Он нигде не ест как следует, даже до хлеба с медом почти не притронулся... И мне пришло в голову: голубей! Я приготовлю Ему голубей! Пошлю за ними Марку на базар, а Он пока немножко отдохнет... «Мария, говорю, пойди-ка на минутку в кухню». А Мария – ни гугу, словно слепая и глухая!

― Она, верно, не хотела оставлять гостя одного,  ― успокаивающе заметила госпожа Тамар.

― Лучше бы она подумала о том, чем Его накормить,  ― жестко проговорила Марфа.  ― На то мы и женщины, разве нет? И когда я увидела, что Марка ни с места, только смотрит, как зачарованная, тогда... не знаю, госпожа Тамар, как это получилось, только я не могла сдержаться. «Господи, говорю, неужели Тебе все равно, что сестра моя одну меня оставила прислуживать? Скажи ей, чтобы помогла мне на кухне!» Так и вырвалось у меня...

― Ну, и Он сказал ей?  ― спросила госпожа Грюнфельд.

Из горящих глаз Марфы брызнули слезы.

― «Марфа, Марфа, заботлива ты и печешься о многом; а нужно только одно. Мария же выбрала благую часть, которая у нее не отнимется». Что-то в этом роде сказал Он мне, госпожа Тамар.

С минуту было тихо.

― И это все, что Он тебе сказал?  ― спросила госпожа Тамар.

― Все, по-моему,  ― ответила Марфа, порывисто вытирая слезы.  ― Потом я пошла  купить голубей  ― чистые разбойники эти купцы на базаре, госпожа Грюнфельд!  ― изжарила их, и для вас сварила похлебку из голубиных потрохов...

― Да, знаю,  ― вставила госпожа Тамар.  ― Вы очень хорошая, Марфа.

― Нет,  ― упрямо возразила та.  ― Чтоб вы знали, впервые я не прожарила голубей как следует.  ― Они были жесткие; но я... все у меня валилось из рук. Ведь я безгранично верю в Него, госпожа Тамар!

― Я тоже,  ― благоговейно ответила госпожа Тамар.  ― А что еще Он говорил, Марфочка? Что он говорил Марии? О чем учил?

― Не знаю,  ― ответила Марфа.  ― Я спросила Марию  ― да вы ведь знаете, какая она сумасбродная. «Я уже не помню, говорит, ей-богу, не могу тебе передать ни одного слова, но это было удивительно прекрасно, Марфа, и я безмерно счастлива...»

― Что ж, это стоит того,  ― согласилась госпожа Тамар.

Тут Марфа высморкалась, чтобы скрыть слезы, и сказала:

― Давайте, госпожа Грюнфельд, я перепеленаю вашего постреленка...

1932

Лазарь

И до Вифании дошел слух, что галилеянин схвачен и брошен в темницу.

Услыхав об этом, Марфа всплеснула руками и из глаз ее брызнули слезы.

― Видите,  ― сказала она,  ― я говорила! Зачем Он пошел в Иерусалим, зачем не остался здесь! Здесь бы никто не узнал о Нем... Он мог бы спокойно плотничать... устроил бы мастерскую у нас во дворике... 

Лазарь был бледен, и глаза его лихорадочно блестели.

― Это глупые речи, Марфа,  ― сказал он.  ― Он должен был идти в Иерусалим. Должен был восстать против этих... этих фарисеев и мытарей, должен был сказать им в глаза, что и как... Вы, женщины, не понимаете этого.

― Я понимаю,  ― тихо и страстно проговорила Мария.  ― И я знаю, что случится. Случится чудо. Он двинет пальцем – и стены темницы откроются... и все узнают Его, падут перед Ним на колени и будут кричать: «Чудо!»

― Как бы не так,  ― глухо ответила Марфа.  ― Он никогда не умел заботиться о себе. Ничего Он для себя не сделает, ничем себе не станет помогать. Разве что,  ― добавила она, широко раскрыв глаза,  ― разве что другие Ему помогут. Быть может, Он ждет, что Ему придут на помощь... все те, кто слышал Его... все, которым Он помогал... что они препояшут чресла мечами и прибегут...

― Конечно!  ― заявил Лазарь.  ― Вы не бойтесь, девушки, ведь за Ним  ― вся Иудея! Не хватает еще, чтобы... хотел бы я посмотреть... Марфа, собери вещи в дорогу. Пойду в Иерусалим.

Мария поднялась.

― Я тоже иду с тобой. Хочу видеть, как раскроются стены темницы, и Он явится в  небесном сиянии... Марфа, это будет великолепно!

Марфа хотела что-то сказать, но промолчала.

― Идите, дети,  ― проговорила она.  ― Кто-то должен остаться стеречь дом... и кормить кур и коз... Сейчас я приготовлю вам одежды и хлебцы на дорогу. Я так рада, что вы там будете.

Когда она вернулась, раскрасневшись от кухонного жара, Лазарь был иссиня-бледен и встревожен. 

― Мне нездоровится, Марфочка,  ― буркнул он.  ― Как на улице?