Книга апокрифов

Люди примолкли, расстроенные. «Этот монах, горящий в лихорадке, только и знает проповедовать, а ведь он даже и не нашего прихода. Есть ведь с нами свой священник! — думали они. — Вот он — наш человек, он нас поддерживает и не так сурово обличает наши грехи. Будто мы так уж грешны», — досадливо ворочались мысли беглецов.

Дождь перестал, но тяжелые капли все еще срывались с шорохом с густых древесных ветвей. «Боже, боже, боже», — кряхтел священник, мучась своим недугом.

Под вечер караульные приволокли какого-то несчастного парнишку: бежал-де с восточной стороны, занятой гуннами.

Староста начал допрашивать беглеца, надувшись, как индюк: видимо, он придерживался мнения, что такое официальное дело должно отправляться с возможной строгостью. Да, отвечал парнишка, гунны уже милях в одиннадцати отсюда и постепенно продвигаются вперед; заняли его город, он их видел, нет, не самого Атиллу, видел он другого ихнего генерала, толстого такого. Сожгли ли город? Нет, не сожгли; генерал тот выпустил воззвание, что мирных жителей не тронут, только пусть город даст корм лошадям, провиант и всякое такое. И пусть жители воздерживаются от всяких враждебных выпадов против гуннов, в противном случае будут применены суровые репрессии.

— Но ведь язычники убивают даже детей и женщин, — уверенным тоном заявил бородач.

Да вроде бы нет, ответил парнишка, в его городе не убивали. Сам-то он прятался в соломе, а когда мать принесла слух, будто гунны будут уводить молодых мужчин погонщиками их стад, он ночью убежал. Вот и все, что он знает.

Люди были недовольны.

― Всем известно, — заявил один, — что гунны отсекают младенцам руки, а что они творят с женщинами, и передать невозможно.

― Ничего такого я не знаю, — извиняющимся тоном сказал парнишка. По крайней мере, у них в городе было не так плохо.

― А сколько их, гуннов-то?

― Да, говорят, сотни две, больше  не  будет.

― Врешь! — крикнул бородач. — Все знают, их больше пятисот тысяч! И они все истребляют и сжигают па своем пути.

― Сгоняют людей в сараи и сжигают заживо, — подхватил другой.

― Детишек на копья насаживают! — возмущенно крикнул третий.

― И над огнем их жарят, язычники проклятые! — добавил четвертый, шмыгая насморочным носом.

― Боже, боже, — простонал священник. — Боже, смилуйся над нами!

― Странный ты какой-то, — подозрительно глянул па парнишку бородач, — как же ты говоришь, будто видел гуннов, когда сам в соломе прятался?

― Матушка их видела, — запинаясь, ответил тот. — Она мне на сеновал еду носила...

― Врешь! — загремел бородач. — Мы-то знаем: куда гунны являются, сейчас все объедят, как саранча. Листьев на деревьях, и тех после них не остается, понял?

― Господи на небеси! — истерически запричитал раздражительный горожанин. — И как, почему это случилось? Кто виноват? Кто их к нам пустил? Сколько денег на войско ухлопали...  Господи боже мой!..

― Кто их пустил? — насмешливо откликнулся бакалавр. — А ты не знаешь? Спроси византийского государя императора, кто призвал на нашу землю этих желтых обезьян! Милый мой, да нынче уже всем известно, кто финансирует переселение народов! И все это называется высшей политикой, понял?

Староста хмыкнул с важным видом.

― Чепуха. Все не так. Эти гунны дома-то с голоду подыхали, сволочь ленивая... Работать не умеют... Никакой цивилизации... а жрать-то хочется! Вот и двинулись на нас, чтоб... это... плоды нашего труда. Одно знают: пограбить, разделить добычу — и дальше, язычники проклятые!

― Гунны — непросвещенные язычники, — вставил священник. — Дикий, темный народ. Это господь нас так испытует; помолимся же, воздадим хвалу ему, и все опять будет хорошо.

― Кара господня! — снова пророческим тоном начал выкликать монах в лихорадке. — Бог карает вас за грехи, бог ведет гуннов, и истребит он вас, как истребил содомлян! За прелюбодеяния и за кощунства ваши, за черствость и безбожие сердец ваших, за жадность вашу и обжорство, за греховное ваше благоденствие и поклонение Маммоне отверг вас господь и предал в руки врагов!

Староста прохрипел с угрозой:

― Полегче, domine[38] (38), вы не в церкви, ясно? Гунны грабить явились. Сволочь голодная, оборванцы, голытьба...

― Это — политика, — стоял на своем бакалавр. — Тут замешана Византия.

Вдруг страстно заговорил какой-то смуглый человек, по профессии лудильщик:

― Какая там Византия! Это все котельщики, и никто другой! Три года назад шатался тут один бродячий котельщик, а у него была точно такая же маленькая тощая лошадь, как у гуннов!

― Ну и что с того? — спросил староста.

― Да ясно же! — кричал смуглый человек. — Этих котельщиков вперед пустили, разведать, где да что... Шпионы они были... Всю кашу только котельщики и заварили! Знает кто-нибудь, откуда они пришли? И вообще, что им тут было делать? Что, зачем, к чему они, когда есть в городе оседлый лудильщик? Хлеб отбивать... да шпионить! И в церковь-то сроду не ходили... колдовали... скотину заговаривали... шлюх за собой таскали... Всё — они, котельщики!

― В этом что-то есть, — задумчиво произнес бородач. — Котельщики странный народ, говорят, они сырое мясо жрут.