Книга Белого

Неловкая, напряжённая пауза. Он посмотрел вверх – в вечернее небо – и сказал:

– Как всегда – звёзд совсем не видно.

Я вздохнула; или я сошла с ума, или да, но я сказала ему и его двум друзьям, которые как-то странно на меня смотрели:

– Что касается звёзд, то они всегда.

То есть, если одна, то за ней другая.

Только так оттуда и можно смотреть сюда;

Вечером, после восьми, мигая.

Небо выглядит лучше без них, хотя

Освоение космоса лучше, если

С ними. Но именно не сходя

С места, на голой веранде, в кресле.

Как сказал, половину лица в тени

Скрывая, пилот одного снаряда,

Жизни, видимо, нету нигде, и ни

На одной из них не задержишь взгляда.

Он три секунды смотрел на меня не мигая. Он спросил:

– Это – Бродский.

– Да, – шепотом выстрелила я и прикрыла глаза, будто готовясь к расстрелу.

Когда я открыла их, то увидела, как он смотрит в тёмное, беззвёздное небо. Затем, он сказал:

– Ладно. Мне пора идти. Встретимся на курсах. Пока.

– Пока, – сказала я ему в спину.

Мне кажется, что я никогда не смогу его забыть. Даже, если я отпущу его на край света – он пройдёт Землю по кругу и всё равно вернётся ко мне. Такие люди, как он – всегда заставляют оставлять для себя место в душах своих любящих. Если он не станет частью меня – то он убьёт меня – не сказав ни слова; сказав этим всё.

– Ты выглядишь расстроенной. Прости, чт я заставила тебя говорить с ним. Я хотела, как лучше.

Я сказала только:

– Всё хорошо, – как всегда, имея в виду обратное.

1.5

Как всегда, принимая во внимание только твёрдые факты, топая по истоптанным миллионом туристов улицам Будапешта, изо дня в день, всё время по одним и тем же местам – я сделала выводы, что есть города, которые действительно открывают нам свои ворота и принимают в свои объятия; а есть и те, которые нам – только снятся – и почти ни у кого нет шансов увидеть их наяву. Да и зачем это нужно? Ведь сны – мне кажется – намного лучше яви; во снах трудно разочароваться.

Это место околдовывало меня. Никогда не знаешь, что случится с тобой за этим поворотом. Мне повезло – однажды, я начала флиртовать с официантом в одном из кафе, специально построенных, чтобы выжимать деньги у туристов. Этот мальчик сразу понравился мне – его звали Иво. Это как русское Иван, только балканское. Как он мне рассказал, у него были хорватские корни; бабушка и дедушка сбежали из Загреба вовремя террора ультраправых усташей – старая история – я такие люблю.

Я не понимаю, что странного в этом парне. Я переспала с ним – нормальное, взрослое дело. На этом бы разошлись – и я бы всё начала с начала – метафизические дебри ждёт меня в Пеште!

Но вот, сама не помню, как очутилась здесь, я сижу в маленьком, уютном кафе в старой части Пешта – вокруг, к моему глубочайшему удивлению, нет ни одного туриста. Иво рассказывает мне о проблемах современного венгерского общества и о его конфликте с Украиной. Хоть он говорит на превосходном английском, я почти не слушаю его – и даже не потому, что мне полностью безразличны закарпатские мадьяры, чем-то там угнетённые украинским президентом. Я просто думала: до чего же всё происходящее напоминает сон. Этот воздух и этот цвет – реальный мир, каким я его себе представляла – просто не может так выглядеть. И всё же, как бы дивно и волшебно это ни было – это было так. Я не могу лучше объяснить волшебность этой секунды, кроме как фразой: и это чувство прошло сквозь всю мою жизнь и замерло в этой секунде.

При всём моём уважении к Иво – ни Венгрия, ни Украина – абсолютно меня не интересовали.

– Il me semble que tu m'écoutes de manière inattentive (мне кажется, ты невнимательно меня слушаешь), – выпалил мой собеседник на превосходном эльзасском французском, с его немецкой ноткой; я даже вспомнила детство.

Зачем я только сказала ему, что зарабатываю на жизнь уроками французского?! Ах да – мне ведь больше нечего было сказать. О боже – за что ж ты нас всех так.

– Тебя что-то беспокоит? – продолжал он

– Давай говорить по-английски – французского мне и на родине хватает. А проблема у меня только одна: я с тобой сейчас здесь – среди всех прелестей бюджетного Парижа.

Не смотря на его талант к акцентам, его французского не хватило даже на то, что бы понять половину того, что я ему сказала. Поэтому, он просто сделала вид, что ничего не услышал. Он допил свой неприличной крепкий кофе и вспомнил обо мне. Иво одарил меня страдающим взглядом и заговорил по-английски:

– Ты скоро уезжаешь, – он взял меня за руку.

Я замерла – и только и смогла, что ответить ему кивком.

– Когда-нибудь, я приеду к тебе – в твою развалившуюся славянскую страну.

Я вздохнула.

– Если ты сделаешь это – тебе придётся смириться с тем фактом, что: я буду твоей, а ты – моим.

– Именно этого я и хочу.

– Посмотри на меня, – сказала я, жестом указывая на себя и прикрыв глаза, – мне давно за полвека; а сколько тебе?

– Почти тридцать! – чуть ли не с мальчишеской гордостью выпалил он.

Раз уж я попала в такую западню – я решила сказать ему всю правду: