Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

Но честью считался не только этот вид праздничного прислуживания. На следующий день после того, как граф д’Артуа подавал блюда на пиру, он, вероятно, занял привычное место за королевским столом, где снова прислуживали те же люди, что и прежде. Должности некоторых из этих слуг тоже рассматривались как очень почетные, как, например, должность кухмейстера (maitrequeux), или главы кухарей. Недаром же Людовик Святой доверил носителю этой должности особую миссию, поручив примирить друг с другом Тибо II — короля Наваррского, графа Шалонского и графа Бургундского (§ 681). Ведь только очень уважаемое лицо могло найти общий язык с королем и двумя крупными феодалами, чтобы они согласились принять его советы и признать его третейским судьей. Жуанвиль, говоря о нем в другом месте (§ 626), тоже называет его «монсеньор»[476]и упоминает среди приближенных Людовика Святого вместе с коннетаблем, шамбелланом и хранителем печати.

Другой факт показывает, что в средние века даже прислуживание на довольно невысоких должностях могло сочетаться с благородным происхождением. Я прочел в «Словаре», изданном Академией, что «пороки, приписываемые valets (слугам), сделали это название обидным, и в обиходе его заменили на domestique». Когда-то это было не одно и то же: слово «valet» обозначало всех знатных молодых людей, претендовавших на рыцарское звание, хотя так же называли в то время лиц, выполнявших самую скромную службу. В королевских счетах Филиппа IV Красивого, где был выделен особый раздел для рыцарей и другой — для клириков, под общим названием valets объединены и смешаны как знатная молодежь, обучающаяся, чтобы стать рыцарями, так и привратники, гонцы, портные, прачки, охотники с хорьком на кроликов. Для примера упомяну печально известное имя — Готье д’Онэ, казненного в 1314 г. лютой казнью за незаконную любовную связь с Бланкой Бургундской, женой Карла Красивого. Тринадцатью годами раньше он был вписан в число valets[477] на восковых табличках за 1301 г. по причине выплаты 7 ливров 10 су 7 денье, полученных им в качестве жалованья за сто двадцать дней, предшествовавших его посвящению в рыцари.

У Жуанвиля есть место, прямо доказывающее, что название valet могло сочетаться со знатностью, — это когда он рассказывает, как uns joennes vallez gentis hom (один молодой valet благородного происхождения) на коне атаковал эмира под стенами Яффы и убил его ударом копья, выбив до того из седел двух из его рыцарей (§ 519). Эти благородные «слуги» могли также определяться как «оруженосцы» (ecuyers); ведь к ним были применимы оба этих названия — тот оруженосец, которого Жуанвиль передает графу д’Э, примкнувшему к крестоносцам в Яффе, вскоре был посвящен в рыцари Людовиком Святым (§ 521). Тот же граф д’Э, взяв к себе на службу двенадцатилетнего мальчика, сына бедного рыцаря, позже взялся его женить и посвятил в рыцари (§ 596). Это обязательное феодальное услужение продолжалось обычно до двадцати одного года; исключение — князь Антиохийский, ставший рыцарем в шестнадцать лет (§ 522). В качестве другого исключения по государственным соображениям Людовик Святой был посвящен в рыцари, когда ему еще не исполнилось тринадцати.

Не все благородные слуги, или оруженосцы, становились рыцарями: в противном случае они всю жизнь должны были выполнять обязанности подчиненных при рыцарях, бравших их на жалованье. Именно к этому роду людей несомненно следует отнести Гийемена, который в своей алой котте с желтыми полосами пришел в качестве земляка предложить свои услуги Жуанвилю, только что высадившемуся в Сирии (§ 408). Этот новый слуга, немного далее (§ 417) названный оруженосцем, покупает своему хозяину белые чепцы, причесывает его, служит ему стольником за королевским столом, выбирает для него гостиницу недалеко от бани, но наносит ему ущерб в десять турских ливров (около 203 франков), при расчете прощенных хозяином за хорошую службу; наконец, он нанимается к бургундским рыцарям, которые очень рады его появлению, надеясь, что при надобности он возьмется украсть для них ножи, ремни, перчатки, шпоры и все остальное, чего им может недоставать. Этот портрет, поразительно правдоподобный, позволяет отнести те пороки, которые способствовали дискредитации слова «valet» у нас, к очень давним временам.