Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

«Шляпы (chapeaux) XIII в. делали из фетра с ворсом, шерстяной или хлопчатобумажной ткани». На печати города Меца от 1297 г. виден головной убор, точно воспроизводящий внешний облик хлопчатобумажной шляпы — «головной убор в форме ступки, на макушке которого поднимался маленький острый хвостик, как запятая». На собрании всего двора в Сомюре Людовик Святой был в полотняной шапочке, которая, по словам Жуанвиля, очень не шла ему (§ 94). Что представляла собой шляпа из белого павлина, которую он носил в менее торжественных обстоятельствах (§ 60), mout Ыеп peigni et sans coife (весьма хорошо причесанный и без чепца)? Г-н Кишерй не знает, отличалась ли она от других формой; но «своим названием она обязана тому, что снаружи была отделана кончиками павлиньих перьев, уложенных на ткань». Что касается золотой шляпы, по которой можно судить о пышности собрания двора (§ 93), то это была «диадема работы золотых дел мастеров, надеваемая на волосы». Вот, наконец, два головных убора, один из которых, похожий на наши ермолки, носил эшевен из Суассона в 1228 г., другой принадлежал в XIII в. компьеньскому эшевену. Вероятно, один из самых скромных головных уборов того времени — тот, что на печати Жана Пуалевилена валяется на земле.

Жуанвиль несколько раз говорит о тюрбане сарацин, но не использует для этого головного убора особого названия. Словом touaille, которым он пользуется, означающим собственно кусок полотна (toile) и постоянно применяемым у него для обозначения тюрбана (§§ 310, 374 и 549), он называет также паруса кораблей (§ 146), коврик под ногами трех менестрелей, исполнявших опасный прыжок (§ 526), холст, в который завернули штуки камлота, взятого королевой для упаковки реликвий (§ 601). Он пользуется этим словом и для обозначения совсем других головных уборов, нежели тюрбан: убора камеристки королевы (§ 645) и бедуинских уборов (§ 252).

По той же самой причине, говоря об одежде бедуинов, он прибегает к сравнениям и выражениям, заимствованным из его собственного языка, говоря, что на них широкие пелиссы, покрывающие все тело и ноги (§ 250), и что они почти целиком облачены в стихари (surplis), как священники (§ 252). Стихари священников были «церковной одеждой, аналогичной той, какую носят сегодня под тем же названием, но не идентичной ей, потому что средневековый стихарь имел рукава. Пелерины современных стихарей — это напоминание о рукавах стихарей старинных, ставших к концу средневековья чрезвычайно широкими».

Риза (chasuble), о которой говорит Жуанвиль (§§ 731 и 732), также отличалась от современной, как легко увидеть по печати Ги де Мелло, епископа Оксерского с 1247 по 1270 гг., того самого, который обращался к Людовику Святому от имени французских прелатов (§§ 61 и 670). Она не имеет, как сегодня, выреза на высоте плеч, а опускается до предплечий, если руки епископа не подняты: правая — для благословения, левая — чтобы держать посох. Часть ризы, покрывавшую руки, служители должны были приподнимать в момент возношения даров, чтобы священник мог показать народу освященную облатку. В память об этом обычае и сегодня в тот же момент приподнимают нижний конец ризы, хотя такой жест стал ненужным с тех пор, как форма этого облачения дала рукам полную свободу. Под ризой, украшенной расшитыми лентами, образующими подобие буквы «тау», на епископе надета старинная далматика (dalmatique), из-под доходящих до локтя широких рукавов, каких ныне не носят, видны узкие рукава стихаря (aube), доходящие до запястий. Лента шитья вокруг шеи, которая как будто крепится к верхней оконечности «тау», относится не к фелони, а к омофору (amict).

В общем, на печати Ги де Мелло изображена далматика, надетая на стихарь, и ризой — на далматику, так же как в мирском костюме сюрко надевалось на котту, а поверх всего — плащ (§ 60), или накидка (§ 137).

О феодальном услужении

В главе XXI Жуанвиль приводит любопытные подробности о прислуживании, которым в дни торжественных церемоний были заняты самые высокопоставленные лица. В то время как он выполнял обязанности стольника (ecuyer tranchant) при своем господине Тибо Шампанском, который стал королем Наварры (§ 93), ту же службу при Людовике Святом отправлял граф Суассонский (§ 94). Роберт Французский, граф д’Артуа, младший сын Людовика VIII, четыре года как посвященный в рыцари, первый принц крови, прислуживал за столом своего брата, короля Франции (§ 94). Королеве-матери Бланке Кастильской служили граф де Сен-Поль, сын Св. Елизаветы Венгерской, юный принц королевской крови, и граф Альфонс Булонский (§ 96), потомок королей Кастилии, как и королева Бланка, и сам — будущий король Португалии, трон которой тогда занимал его брат Санчо II. Эта картина превосходно выписана Жуанвилем, и всякий, кто прочтет это описание, без колебаний признает, что в духе того времени брат или сын короля воспринимал как честь, когда его избирали среди всех, чтобы прислуживать королю Франции во время такой пышной церемонии.