Книга-ботокс. Истории, которые омолаживают лучше косметических процедур

Анна со своим партнером в клинике, ей должны вводить оплодотворенную яйцеклетку, и она в хорошем настроении. Через неделю Анна звонит мне, она совершенно подавлена – у нее произошел выкидыш. Какой ужас! Я приезжаю к ней, беру за руки. Даже ее партнер плачет. Но ведь есть и другие яйцеклетки, можно попытаться еще, выше нос.

Вторая попытка оказывается удачной – Анна остается беременной. Неожиданно я вообще перестаю о ней слышать. «Во время беременности ты тоже вечно ищешь уединения», – успокаивает меня муж. Верно! А я уж и забыла, какой усталой постоянно была и сразу после работы падала на кровать.

Но я не получаю вестей от Анны уже слишком давно. И не могу до нее дозвониться. Так не годится. Я приезжаю к ней и обнаруживаю ее сидящей в комнате с выключенным светом. Она потеряла и второго ребенка. Я беру ее руки в свои, Анна плачет, и плачет, и плачет. Это тоже страшно, говорю я. Анна говорит, что не хочет продолжать, такого она больше не вынесет. Я ее понимаю. Это ее решение.

«Потратить 10 000 евро впустую – это еще не самое страшное, но сердце просто кровью обливается», – снова вздыхает Анна.

«А что страховая фирма?» – мягко спрашиваю я. В своем состоянии Анна определенно забыла оплатить счет. Она отвечает, что заявление еще не пришло.

Три недели спустя разъяренная Анна, задыхаясь, кричит в трубку:

«Представляешь! Вместо заявления на возмещение оплаты процедуры искусственного оплодотворения они прислали мне заявление на досрочную пенсию! Подумать только, я спросила, а они ответили, что ошиблись, потому что посмотрели только на дату рождения. Ты только представь себе! Ну, они у меня получат!» От переполняющей ее ярости Анна больше не может говорить и бросает трубку.

Я представляю, как она приезжает в страховую фирму и начинает там орать на сотрудников так, что им потом ночи напролет будут сниться кошмары. Ну что ж, хоть Анна и такая злобная, главное, что у нее закончилась эта жуткая депрессия!

Девять месяцев спустя у Анны появляется на свет здоровый ребенок. Она дает ему старомодное имя Гюнтер. Я интересуюсь, как она до такого додумалась.

«Так звали того идиота из страховой фирмы, который прислал мне заявление на досрочную пенсию. Полный идиот. Но знаешь, его наглость тогда вновь пробудила мои жизненные силы.

Я хотела его прикончить и в мечтах о мести даже думать забыла о благоприятных для зачатия днях. И вдруг я забеременела. Совершенно естественно. Но с именем я, скорее всего, погорячилась. Или нет?»

Моника: зеркало, зеркало на стене

«Зеркало, зеркало на стене, кто всех прекраснее на земле?»

Зеркало молчит.

«Зеркало, зеркало на стене, кто всех прекраснее на земле?»

Зеркало опять молчит.

«Зеркало, зеркало на стене, кто всех прекраснее на земле?»

Зеркало снова молчит.

Я больше не задаю вопросов зеркалу. Да и зачем? Я же знаю, что оно молчит чисто из вежливости. Оно могло бы сказать мне: «Все молодые штучки на улице в тысячу раз красивее тебя!» Просто моему зеркалу не хватает на это смелости. Не решаясь сказать правду, оно тупо пялится на меня. Просто у него нулевая репутация. Вечно изображать других. Ничего, абсолютно ничего от него самого не исходит.

«Можешь ты хоть раз раскрыть свой поганый рот?» – ору я на него.

Зеркало молчит.

«Послушай, ты, мерзкое стекло, скажи уже наконец, о чем ты постоянно думаешь!»

Зеркало молчит.

«Если ты сейчас же не откроешь рот, то я больше за себя не ручаюсь, ты, ты!..»

Зеркало молчит. Я сжимаю кулак.

В этот момент в ванную комнату заходит дочь. Я замолкаю на полуслове.

«Все в порядке, мам?» – обеспокоенно спрашивает она.

«Почти», – честно признаюсь я, но больше ничего не объясняю. Как будто несовершеннолетняя может понять такую проблему.

Дочь испытующе смотрит на меня.

«Если у тебя проблемы с этим дурацким зеркалом, мама, то могу тебя успокоить. У меня они тоже есть. В нем мои прыщи выглядят в два раза больше».

«Правда?» – изумляюсь я.

«Папа и Лукас тоже его ругали. И они решили, что в нем не хватает материала. Во всяком случае, папа говорит, что в этом зеркале каждая морщина выглядит в два раза глубже».

«Правда?» – еще больше изумляюсь я.

«Да, правда, – отвечает Ева. – И кроме того, оно очень грубо отражает твою душу. Вот у меня… Или нет, давай я лучше угадаю, что у тебя! Оно говорит тебе, что ты не в состоянии признать свой возраст, то есть наоборот, оно не говорит ничего и хранит молчание».

Я молча гляжу на свою дочь, разинув рот.

Вдруг Ева начинает смеяться: «Да хватит тебе, мам! Не принимай близко к сердцу!»

В зеркале мы видим отражение своих комплексов.