Книга чая

Высокомерная угроза Хубилай-хана – после завоевания Китая Хубилай-хан отправил в Японию посланников с требованием капитулировать. За категорическим отказом последовало вторжение на несколько отдаленных японских островов. Японцы выжидали, укрепляя защиту своего побережья. И однажды среди ночи люди увидели, как над храмом Исэ поднялось огромное облако, потом началась буря, которая налетела на флот захватчиков и потопила его. Затонуло десять тысяч кораблей вместе с миллионным войском. Удалось спастись только троим. То был божественный ветер Исэ, и до сего дня приверженцы различных сект утверждают, что он поднялся благодаря силе их молений. Это единственный случай, когда правители Китая предприняли агрессивные действия против Японии.

Конфуцианство – Северный Китай

Первой волной континентального влияния, которое смыло японское искусство примитивизма еще до буддизма, достигшего нас в VI в., было воздействие китайского искусства эпохи Хань и Шести Династий.

Само по себе искусство Хань явилось естественным плодом первобытной культуры Китая, развитие которой достигло высшей точки в период правления династии Чжоу (1122–221 гг. до н. э.). Его основные идеи в широком смысле можно определить как конфуцианские, по имени великого мудреца, который выразил и истолковал фундаментальные понятия китайской расы.

Китайцы – земледельцы, вышедшие из монголо-татарских племен, как и монголо-татары, которые фактически являются китайцами-кочевниками, – заселив в незапамятные времена плодородную долину реки Хуанхэ, сразу же начали создавать грандиозную систему общественного взаимодействия, полностью отличавшуюся от цивилизации их странствующих собратьев, оставленных в монгольских степях. Хотя нет сомнения, что даже на такой ранней стадии в городах их царств, существовавших на плато, наличествовали какие-то родственные элементы, пригодные для того, чтобы стать зародышем развития конфуцианства. С этого момента, который затерян в доисторической ночи, и до настоящих дней функция народов, населявших берега Хуанхэ, всегда оставалась одной и той же – в течение своего поступательного развития периодически принимать доходившие до них волны монголоидных кочевников и ассимилировать их, встраивая в структуры земледелия.

Этот процесс, при котором сабля кочевника перековывалась на орало крестьянина, ослаблял волю к сопротивлению у нового гражданина и заставлял его снова страдать «за стенами» судьбы, в которые он когда-то бился снаружи. Таким образом, длинная череда китайских династий всегда представляет собой историю возвышения какого-то нового племени, которое становится во главе государства, чтобы потом быть вытесненным, когда вновь воспроизведутся старые условия.

В течение многих веков после расселения на равнинах китайские монголо-татары, однако, по-прежнему сохраняли свойственные пастушеству представления о правлении[48]. Правители девяти провинций, на которые был разделен древний Китай, именовались боку, или «духовные наставники». Население верило в патриархального Бога. Его символом выступало Тянь, или «Небо», которое в Своей щедрости дарило человечеству судьбы в математическом порядке. И, вероятно, с этого времени китайское слово мэй – «судьба» стало синонимом слова «приказ», что отразило корневую идею фатализма, которое потом, переданное арабам монголо-татарами, превратилось в мусульманство[49]. Население все так же испытывало трепет перед различными блуждающими духами невидимого мира, все так же идеализировало женственность, что позже привело на Востоке к утверждению полигамии и появлению гаремов, а еще знаний о звездах, которые они накопили, заодно освоив и дуалистическую мифологию туранцев, пока бродили среди высоких трав плоскогорья. Но важнее всего было обретение великой идеи вселенского братства, неотъемлемого наследия всех скотоводческих народов, которые занимали территории между Амуром и Дунаем[50]. Тот факт, что в Китае земледельцу предшествовал скотовод, отразился в их мифологии: первым императором считается Фу Си, «Учитель выпаса скота», которого сменил Шэнь-нун, «Божественный Земледелец».

Но медленно определяемые потребности земледельческого общества, вырабатывавшиеся в течение многих веков периода спокойствия, тем не менее породили ту великую этическую и религиозную систему, основанную на Земле и Труде, которая до наших дней определяет неизбывную силу китайской нации. Верные своей полученной в наследство организации и независимые в своем экзальтированном социализме, ее дети, несмотря на политические потрясения, продолжают расширять индустриальное завоевание самых дальних уголков земного шара.