Книга чая

К тому же конфуцианский идеал с его симметрией, рожденной дуализмом нача́л, с его уравновешенностью, которая являлась результатом инстинктивного подчинения части целому, по необходимости ограничивал свободу искусства. Прикованное к служению этике, искусство естественным образом приобретало индустриальные черты. На самом деле китайское художественное сознание всегда должно было тяготеть к декоративности – это показывает поразительное развитие текстильного дела и производство керамики, – если бы даосизм не передал ему свой настрой игривого индивидуализма и если бы потом не появился буддизм, чтобы поднять его до высот выражения господствующих идеалов. Но даже если бы китайское художественное сознание оставалось декоративным, оно никогда бы не опустилось до уровня буржуазности, для него не существовало даже малейшей опасности лишиться чувства сострадания. Все азиатское искусство с его опытом освоения Вселенского и Безличного просто не допустило бы такого.

Примечания:

И Цзин или «Книга перемен» – Древняя Священная книга Китая, которая постепенно собиралась во времена Шан и Инь и обрела свою нынешнюю форму при У-ване, первом правителе государства Чжоу. Конфуций добавил к ней свои комментарии, которые рассматриваются конфуцианцами как важнейшая особенность книги. Человек превращен здесь в центральную точку между конфликтующими силами Неба и Земли – таким вот образом философствует коммунизм. С другой стороны, даосисты вполне могут позволить себе не обращать внимания на конфуцианские комментарии и трактовать И Цзин по-своему. Для них важными являются следующее слова: «Определи сущность и созидай работу». Эта древняя китайская веда может быть определена скорее как относящаяся к натурфилософии, чем к истории Творения. Она имеет дело с имманентностью Единого во всей его двойственности, и со связями четырех времен года, то есть с Небом, и с восьмью элементами, то есть с Землей.

Древние времена Тайгун Вана, главного советника первого государя Чжоу, когда трон отобрали у династии Инь. Ему, великому министру, пожаловали звание правителя Сэй (Шаньдун).

Лаоизм и даосизм – Южный Китай

Конфуцианский Китай никогда не смог бы воспринять индийский идеализм, если бы лаоизм и даосизм, начиная с последних лет династии Чжоу, не подготовили психологическую базу для общего появления этих двух полярностей азиатской мысли.

Река Янцзы не является притоком Хуанхэ, и всеобъемлющего социализма земледельцев, принадлежавших к монголоидам и выросших на берегах Желтой реки, было недостаточно, чтобы покорить мятежный дух своих собратьев, детей Синей реки (Миньцзян). Среди непроходимых лесов и туманных болот этой великой долины обитал воинственный и свободолюбивый народ, который не испытывал лояльности к правителям Чжоу на севере. В феодальные времена вождей этих горцев не допускали на собрания представителей верховной власти Чжоу, а их непривычная внешность и грубый язык, который, в сравнении с тем, как говорили северяне, воспринимался словно карканье ворон, еще долго оставались предметом насмешек, вплоть до периода Хань. Но постепенно, впитывая в себя культуру Чжоу, этот народ с юга обрел способность выразить через искусство свое представление о любви и собственные идеалы в формах, которые существенно отличались от того, что предлагали соотечественники с Севера.

Поэзия трагической памяти, примером которой является Цюй Юань, полна глубокого восхищения природой, поклонения великим рекам, наслаждения видом облаков и тумана над озером, а также любовью к свободе и самоутверждению. Последнее обретает поразительную иллюстрацию в Дао Дэ Цзин или в «Книге пути и добродетели» Лао-Цзы, который был великим соперником Конфуция. В этом произведении в пять тысяч иероглифов мы читаем о величии ухода в себя и освобождения эго от сетей условностей.

Лао-Цзы родился в южной на тот момент провинции Чу. Одно время служил хранителем архивов государства Чжоу. Конфуций почтительно называет Лао-Цзы учителем, несмотря на различия их доктрин, и описывает его как «дракона», говоря при этом: «Я знаю, что рыбы могут плавать. Знаю, что птицы могут летать, но силу дракона не могу представить». Преемник Лао-Цзы – Чжуан-Цзы, тоже южанин, пошел по его стопам и расширил понятие относительности вещей и изменчивости форм.