Книга чая

Правитель княжества Чу во II в. после Рождества Христова, будучи открытым последователем даосизма, в то же время являлся преданным буддистом. В III в., когда император Лю Бэй приказал отлить из золота статую Будды, он в то же время приказал отлить из золота и изображение Лао-Цзы. Все это доказывает, что в тот ранний период две религии не противостояли друг другу, как утверждается в более поздних даосских трудах.

Примечания:

Цюй Юань – советник правителя княжества Чу, расположенного на берегах Янцзы, был отправлен в отставку, а потом уехал в ссылку. Пытаясь отстоять свое доброе имя, он написал великие стихи, посвященные одиночеству – о человеке, который изолирован от людей, для которого Природа его единственный друг и единственное идеальное жилище. Потом покончил с собой, утонув. До сего дня его смерть оплакивает множество людей.

Мэн-Цзы – жил веком позже Конфуция. Бунно и Конфуций учили, что тайна человеческого общения заключена в благожелательности. Мэн-Цзы привносит сюда оттенок долга, заявляя, что взаимные обязательства – это закон. Иероглиф со значением «долг» наводит на размышления; он состоит из двух частей, обозначающих «овцу» и «я». То есть – «моя овца», это и есть долг. А иероглиф «благожелательность» состоит из двух частей: «человек» и «два» – то есть «когда есть двое, один человек забывает себя».

Дракон – со времен возвышения даосизма мы находим этот символ в китайском и японском искусстве, когда возникает необходимость выразить бесконечность. Он означает силу Перемен – высшую суверенность. Императорскую особу всегда можно описать как обладающую телом или лицом Дракона.

Буддизм и индийское искусство

Буддизм – это постоянное возрастание. Алмазный трон изначальной просвещенности сейчас обнаружить можно лишь с большим трудом, поскольку он окружен лабиринтом из гигантских колонн с замысловатыми портиками; все это возводила череда архитекторов, и каждый вносил свою лепту в величественное здание веры. Не было такого поколения людей, которое не приносило бы свои собственные камни и куски черепицы, чтобы сделать огромную крышу еще больше. Она, как Дерево Бодхи, предлагает себя человечеству в качестве укрытия. Как в Бодхгая, мрак веков скрывает образ рождения буддизма. Гирлянды любви и благоговения укрыли его, а гордыня сектантов и ханжество жуликов запятнали каждые своим цветом. И теперь в водах окружающего его океана почти невозможно увидеть различий между течениями, бывшими когда-то его притоками.

И, однако, именно сила, помогающая адаптироваться и развиваться, составляет величие той системы, которая не только охватывает Восточную Азию, но уже в давние времена разбросала свои семена, чтобы расцвести пышным цветом в Сирийской пустыне, и в виде христианства завершить кругосветный поход, неся любовь и способствуя самоотречению.

Несколько форм, которые приняла мысль великого Учителя, когда в разные периоды вступала в контакт с различными национальностями – подобно тому, как капли дождя могут вызвать к жизни цветы в разнообразных климатических зонах, – весьма трудно проанализировать и описать в настоящем порядке развития. Ведь Азия огромна. Одна Индия больше Европы, расположенной к западу от Вислы; а двадцать три индийских, двенадцать китайских и тринадцать японских школ, опираясь на которые ученые более позднего времени любят классифицировать формулировки буддизма, имеют бесчисленное количество ответвлений, внутренне больше связанных по территориальному признаку, нежели хронологически последовательных. Да и названия, которые они носят, – Северные и Южные – подразумевают, что мы имеем дело с двумя основными ветвями веры.