Книга чародеяний

Дальше Арман не загадывал, и это бы пугало его, если б не острая необходимость сосредоточиться на настоящем. Кто и что может помешать ему, кроме собственных ошибок? С телом пока порядок – всё идёт так, как он ожидал. Эрнест и Вивиан ничего не заподозрили: Хартманн хорошо натаскал оборотня. Нельзя списывать со счетов старейшин, они здесь главные тёмные лошадки… Большая часть стражей вряд ли представляет опасность, а вот другие послы и Берингар… Да, следопыт может стать большой проблемой. Арман был почти уверен, что просто так Бер его не раскроет, но стоит быть предельно осторожным, чтобы не давать ему поводов приглядеться и принюхаться. Тело, конечно, не его, но тем не менее…

Оставался ещё Милош. Арман чувствовал себя так, словно врёт сестре, и всё же он не имел никакого права раскрываться перед ним – это поставит под удар слишком многих. С Хартманна станется самому убрать непрошеного свидетеля или сделать что-нибудь с другими Росицкими… Ведь там, помимо сильнейших ведьм, есть маленькие девочки, есть Корнель, который вообще ни в чём не виноват и почти ничем не защищён. Есть пан Михаил, и на дружеские чувства Роберта рассчитывать не стоит, судя по тому, как он в итоге обошёлся с Юргеном Клозе. И это всё не говоря о том, что Арман намеревался до последнего играть на стороне Хартманна, чтобы получить то, в чём нуждались они оба.

О том, чтобы не рассказывать послу всего, не шло и речи: Арман мог умолчать только о том, что происходило у него в голове. Наверняка в замке есть его соглядатаи, ведь Хартманн никому не верил безгранично. С господином писарем у него вышло благодаря крепким чарам, а так он всё же полагался на обычные связи, шантаж, гипноз… Эдвард, домоправитель Хартманна, был весьма искусен в этом деле. Как и домоправитель мадам дю Белле по имени Клод.

Пролежав неподвижно ещё часа полтора, Арман снова встал. Он прекрасно помнил своё новое лицо, но для точности предпочитал ориентироваться на портрет; пошарив на дне сумки, он вытащил маленькую рамку и едва слышно выругался – это была Адель. При виде сестры Армана захлестнула привычная в последний месяц буря чувств: от страха до любви, от горечи до надежды. Спасёт ли он её? Неверный вопрос. Спасает ли он её? Может, Адель даже не заметила бы, что кто-то пытается забрать её жизнь издалека; может, её бы защитила крепкая магия Гёльди? Но если Ингрид в самом деле застали во сне, стоит ли на это надеяться?

Иногда Арман мечтал о том, чтобы угроза Хартманна не была пустым звуком – это придавало бы смысл тому безумию, в которое он ввязался. После таких мыслей он снова ненавидел себя, ведь получается, что он желает смертельной опасности для сестры. Сейчас такая мысль в голову Армана не пришла, и он занялся обращением почти спокойно: книга и только книга. Ничего, кроме книги. Чем быстрее он с этим справится, тем скорее кончится кошмар.

Снаружи вечерело, поднимался ветер, и его свист периодически гулял по коридорам и внутреннему двору. Замок Эльц засыпало снегом.

XX.

«Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, — он отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками — его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем простой, гладкий, — его он раскрывает над нехорошими детьми: ну, они и спят всю ночь как убитые, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали во сне!»

Ганс Христиан Андерсен, «Оле-Лукойе».

***

За столом звякали приборы, булькали напитки, шуршали салфетки. Старшие маги, представители своих стран или общин, наслаждались отменной хозяйской кухней, вдоль стен и по углам в тени стояли стражники – их покормили чуть раньше в перерыве, заодно снабдив дополнительными инструкциями. Никому не запрещали стоять и у окна, поэтому Арман был вынужден любоваться на огромную фигуру, возвышавшуюся между сидевшим строго напротив сэром Дерби и стеной снега. То, что где-то за его собственной спиной был Милош, едва ли придавало сил: друг ведь не знал, кого вызвался охранять…