Книга чародеяний

Берингар дослушал справедливое возражение и ответил со всем спокойствием:

– Признаю, что это прозвучало так, однако нет. Мой отец всё ещё под стражей, так как его подозревают в злодеяниях против самой идеи книги; об этом не может идти речи.

– А вот вы могли бы, – оживился сэр Дерби. – Именно вы, Берингар. Я полагаю, совет старейшин доверяет вам?

Совет одобрительно закивал. Арман не мог поверить им до конца после всего, что было, но приблизить потенциально опасного человека – вполне в духе старейшин: прежде они велели присматривать за Адель, теперь они же держат при себе сына подозреваемого. С другой стороны, старейшины казались лояльнее и миролюбивее всяческих послов, а с Бером Арман не общался целый месяц, месяц усиленной подготовки собрания… Наверняка что-то изменилось и для почтенных старцев, и для самого Бернигара.

– Это так, и я признателен совету за такую честь, – Берингар говорил медленно, осторожно подбирая слова, и Арман знал, почему. – Также мне нравится мысль о хранящей семье, однако ни для кого не секрет, что моей супругой стала Адель Гёльди. Я могу подтвердить тысячу раз, что, несмотря на некогда необузданную силу этой ведьмы, с книгой чародеяний у неё проблем не возникало, но хватит ли моего поручительства по столь щекотливому вопросу? Полагаю, что нет.

– Вы слишком уж полагаетесь на общественное мнение, – с отеческим укором сказал ему сэр Дерби. – А я думаю, вы достойны, пусть и молоды.

Кто-то выразил явное согласие, кто-то воздержался. Хольцер, колеблясь, обернулся на Хартманна, а сам Арман поджал губы и уставился в огонь. После ссоры и взаимных подозрений прусский посол никак не мог поддержать Берингара. В то, что сэр Дерби говорит искренне, верилось с трудом: у англичанина всегда имелся свой резон.

– А я так не думаю, – спокойно ответил Бер. Арман отметил, с каким жадным вниманием за ним следят некоторые из стражников – вероятнее всего, однополчане или просто старые знакомые. – Однако мы собрались не для того, чтобы обсуждать мои достоинства и недостатки. Нам стоит прежде определить те качества, которыми должен обладать будущий владелец книги, а потом найти среди нас такого человека, или группу, или семью.

– Логично, – успокоился пан Росицкий: ему тоже не понравилось, как разговор соскользнул на Бера и Адель. – Друзья мои, это самый прямой путь. Семья, в которой артефакт будет храниться и передаваться из поколения в поколение – как вам всё же такое?

– Не очень с учётом всего остального, – рубанул с плеча датчанин Свен. – Пан Михаил, я вас глубоко уважаю, но как вы себе это представляете? Кто добровольно признает свою слабость, слабость всей фамилии, даже если это нужно для того, чтобы уменьшить вред?

– А знаете, Свен, таких людей больше, чем вам кажется, – негромко произнёс Арман-Хартманн. Все прислушались. Он по-прежнему смотрел в огонь, в задумчивости соединив кончики пальцев. – Ведь помимо силы и слабости, тоже, к слову, весьма спорных понятий, есть ум и совесть, честь и воля. Не скрою, последнее время у нас с господином Клозе были некоторые разногласия, но сейчас он и есть образец честного отношения к себе, при этом не лишённого достоинства.

Берингар, к счастью, воздержался от благодарной речи, просто слегка наклонил голову. Арман гадал, как ему удался этот намёк. Хартманн не должен скромничать, как и откровенно предлагать свою кандидатуру; о том, что он не силён как колдун, известно достаточно широко… в здешнем узком кругу, где мало кто мог похвастать отменным могуществом – иначе бы они не сидели в послах. Как и говорил Роберт, как только они осознают это, начнётся битва характеров и интересов, вовсе не магии.

– Не согласен, Роб. Тогда сейчас все начнут намеренно скромничать и преуменьшать свои сильные стороны, чтобы получить такую честь!

– Мы все знаем друг друга, как облупленных, мой дорогой Свен. Как может пан Росицкий скрыть могущество своей супруги? Как может Эрнест – прости, дружище, – сделать вид, будто все колдуньи в его семье славятся густыми волосами? – Все приняли эту реплику спокойно, даже Хольцер. Арман досадливо поморщился: – И да, пока мы говорим по делу, я бы предпочёл обращение по полному имени.

Свен извинился и притих, угрюмо и задумчиво глядя перед собой. Остальные молчали. Оно и верно: Свена стоило поставить на место, почему-то он всю жизнь считал, что родственные связи превыше дела… Чушь! Не так уж они близки. Конечно, по линии Ларсенов люди рождались куда более простые и сердечные, но это вовсе не значит, что надо фамильярничать здесь и сейчас.

Арман зажмурился и потёр переносицу. Он так крепко настроился на прошлое, мысли и привычки Хартманна, что это размышление было для него сродни неподдельному воспоминанию.

– Роберт, – осенило пана Михаила. – А вы? Раз уж мы так откровенны друг с другом…

– Продолжайте, – подбодрил его Арман, изобразив лёгкое удивление и интерес. Взгляды присутствующих прыгали от одного к другому.