Книга чародеяний

В этих тягостных раздумьях Арман провёл следующие несколько часов. Как и половина присутствующих, он не пошёл спать, остался в пятиугольной комнате бдеть и слушать рёв метели. Кто-то сплетничал по углам, но в основном все молчали, подавленные новостями. Дело в том, что Арман Гёльди умер вторым после писаря Арманьяка, вторым из тех, кто имел непосредственное отношение к книге чародеяний. И это напугало многих – это, а не смерть малознакомого человека.

– Стало страшнее, не находите? – вполголоса осведомился сэр Дерби, проходя мимо Армана. – Мы ещё нос воротили, сомневались, а ведь кто-то правда точит зуб на тех, кто повязан с книгой. Не нравится мне это. Роберт, если вы после такого откажетесь, я ни за что не назову вас трусом.

Поскольку было почти тихо, их слышали все – и другие послы, и мрачные, сверкающие глазами стражники, и сидящие в дальнем углу Росицкие. Арман поднял голову на Джеймса Дерби и устало улыбнулся:

– Не беспокойтесь, Джеймс. Вам и не придётся.

О, если бы они знали, что человек, кому этот «зуб» принадлежал, сидит прямо среди них! Точнее, в Берлине, но они-то не подозревают… Нет, Арман не мог ответить иначе: сам он ни за что не отступит, не отступил бы и Хартманн, тот Хартманн, которого он играет, Хартманн-герой и любимец старших магов, который вознамерился взять на себя тяжкую ношу любой ценой, расплачиваясь за смерть сына.

Забавно, Джеймс не усомнился в том, что произошло убийство. Не усомнилась и мадам дю Белле – открыто, ведь на сей раз обошлось без её участия. Что думает пан Росицкий, Арман так и не понял, но тот сидел с сыном далеко и говорил очень тихо. Потом к чехам подошла Чайома и загородила обзор.

Из этого состава Берингара дождались почти все, но не все знали, когда он пришёл. Арман за весь вечер не вставал ни разу, принимая поздравления и советы из одного и того же кресла; после полуночи ему ужасно захотелось спать, да и голова гудела, но он никак не мог уйти, не дождавшись новостей. Наверняка старейшины опять отложат завтрашнее действо, тут много кто не спал… Так, Арман находился в кресле, повёрнутом в сторону двери, и он первым увидел Берингара – следопыт вышел из другой двери в том же коридоре и, сделав несколько бесшумных шагов, остановился напротив пятиугольной комнаты.

Их разделяло шагов десять. Высокую тонкую фигуру выделяла полоса света, лившаяся из комнаты. Арман видел, что Берингар смотрит на него и ждёт – чего? Наверняка следопыт действительно смотался в Лукку, он держал плащ перекинутым через руку, на плечах не было снега, в руке – ключ Чезаре Моретти. Если так, он знал, что там нет никакого трупа Армана Гёльди. Если нет, знал тем более и даже не ходил проверять. Берингар убедился, что поймал взгляд посла, и слегка изменил выражение лица. Теперь оно было вопросительным: приподнятые брови, наклон головы…

Неозвученный вопрос разночтений не предполагал. Следопыт ходил проверять, жив ли Арман Гёльди, правдиво ли письмо. «Да или нет?» Ответ зависит от человека в кресле у камина, кем бы он ни был.

Арман едва не задохнулся от избытка чувств, но вовремя взял себя в руки: он всё ещё не он, нельзя так бурно реагировать. Бер всё знает! Что важнее, он готов подыграть и спрашивает его совета, уверенный, что всё под контролем.

Выбор был поистине мучителен. Скажи Арман «нет», и Берингар расскажет правду, и после такого вывести на чистую воду настоящего Хартманна не составит особого труда – но Хартманн узнает обо всём незамедлительно, а ночью люди имеют обыкновение спать. Не все из них проснутся.

Арман-Хартманн посмотрел на Берингара и медленно кивнул, давая положительный ответ. Да. Он мёртв. Он умер от чахотки, письмо не подложное, Берингар – свидетель, он лучший нюхач и не может обознаться. Всё так, как хотел господин посол; всё так, как хотел Арман, чтобы пострадало как можно меньше людей. Себя он, конечно, не учёл.

Отчего-то в груди заболело ещё сильней.

Берингар вошёл в комнату, как только получил ответ, и от звука его шагов многие подскочили. Он бегло осмотрел помещение, задержал взгляд на Милоше и пане Михаиле, помолчал… Теперь свет не падал на его лицо, а вот голос звучал убедительно – устало и скорбно.

– Мне жаль, но это правда. Я его видел, ошибки быть не может. Арман в самом деле мёртв…

XXIII.

«К плечу белоснежному милой

Припав безмятежно щекой,

Узнал я по трепету сердца,

Что в нём потревожен покой».

Генрих Гейне, «Книга песен».

Перевод С. Маршака.

***