Книга чародеяний

Вопрос поставил Адель в тупик. Она хотела выкричаться, поссориться, помириться и потом целовать его несколько часов подряд, но времени не было. Пригласить пани Росицкую сюда отчего-то постеснялась, а зря – никто бы не отказал, и в итоге неловко буркнула:

– Когда всё это кончится?

– Что именно? – педантично уточнил Берингар.

– Собрание в замке.

– Пока неясно, ничего не могу обещать. Дискуссии в самом разгаре.

– А когда… – глупо и наивно, но раз уж начала спрашивать. – А когда вернётся Арман?

– Когда поправится, – ответил Берингар после паузы столь крошечной, что Адель её не заметила. Он уже подозревал, что дело вовсе не в болезни, но, разумеется, никому об этом не говорил.

Следующая беседа стала самой откровенной. Проводив его до порога, слушая нотации Юлианы целый день, машинально обедая и бездумно смотря в окно, Адель постепенно осознавала, что сказала что-то не то. Мысль её вывернулась следующим образом: к вечеру она остро почувствовала себя виноватой.

– Что случилось? – сразу же спросил Берингар, только войдя в спальню. Адель сидела на кровати с отсутствующим лицом и теребила краешек одеяла, но, едва завидев его, вскочила и бросилась на шею.

– Прости меня…

– За что? – он в самом деле не понял, но насторожился, вспомнив все былые приступы самоуничижения. День в замке выдался тяжёлым, хоть и скучным, не чета последним, и странное настроение супруги быстро заняло все его мысли.

– Я всё время говорила о брате и ни разу не спросила о тебе… хотя он сейчас отдыхает, в отличие от тебя… Я люблю вас обоих, – тут красноречие Адель иссякло, и она отступила на шаг, чувствуя себя неловко. Спавший у прикроватного столика Мельхиор поднял голову, определил, что сцена грядёт интимная, и незамедлительно вышел за дверь.

С выражением заботы, особенно словесной, у Адель по-прежнему было худо, но она старалась. Берингар хорошо это знал, поэтому высоко оценил её переживания: по правде говоря, он до сих пор замирал, когда Адель делилась подобными мыслями, будто боясь спугнуть её доверие.

– Я знаю, – сказал он, закрыв дверь за псом и проверив амулеты на стенах. Тут были и крошечные ловцы снов, сплетённые Лаурой Хольцер, и целая отводящая зло сеть, которую Чайома когда-то подарила Юргену: за годы в доме вещь немного выдохлась, растратив магические свойства, но от средненькой порчи защищала наверняка. – Тебе не за что извиняться. Арман далеко и не пишет, а меня ты видишь почти каждый день.

– Я ужасный человек, – пробормотала Адель, усаживаясь обратно. Она немного успокоилась, но слова ещё опережали мысли, вырываясь против воли. – За что ты меня вообще полюбил…

Ответа долго не было, и Адель подняла голову, привычным жестом заправив волосы за уши. Берингар методично раздевался, не изменив ни порядка действий, ни скорости, но при этом улыбался, как будто ему привиделось что-то замечательное.

– Если мне не изменяет память, ты никогда об этом не спрашивала, – почти весело сказал он, поймав взгляд супруги. – А зря. Я бы многое мог рассказать…

Адель смутилась и только вытаращилась в ответ. Рассказать? О ней? Конечно, о вкусах не спорят, и всё-таки Адель постоянно приходило на ум одно и то же – она каким-то загадочным образом его обманула, сама того не желая, и позже эти чары развеются.

– В самом деле?

– Да, но я знаю, что тебе не понравится. Ты решишь, что я вру или пытаюсь тебя утешить, и это не понравится уже мне, – объяснил Берингар, складывая рубашку. – К тому же, в некоторых вопросах мы прискорбным образом расходимся.

Слабо сказано. Однажды Адель умудрилась брякнуть при нём, что не считает себя красивой – просто с языка сорвалось, когда смотрела в зеркало. Особенно в сравнении с другими ведьмами, яркими и цветущими, не говоря уж о том, что не бешеными… Берингар устроил ей такой разнос, что к концу его пламенной речи Адель пришлось поверить в блеск своих губ, магнетизм своих глаз и стройность своего стана – просто из страха, что он никогда не остановится. Если отражение худо-бедно убедило её после этого разговора, то душевные качества оставались под большим вопросом.

Другим важным расхождением были дети, но после первого визита Юлианы и Барбары они об этом больше не разговаривали: пытались спрятать друг от друга грусть и радость. Адель печалило только то, что Берингар действительно расстроился за неё – если б не это, она бы и не подумала переживать.

Сама Адель редко задумывалась об истоках своих чувств, доверяя сердцу больше разума. Иногда она стыдилась того, что разглядела влюблённого в неё человека лишь после того, как он спас её, но факт оставался фактом: прежде всего Берингар спокойно и человечно к ней отнёсся и щедро поделился этим спокойствием, а потом что-то резко переменилось, и она сама была готова петь оды его улыбке и глазам. Надо бы попробовать на досуге. Месть сладка! Пусть смутится как следует и поймёт, каково ей слушать про обсидиановые глаза! Жаль только, что она сама не умела сочинять такие комплименты… Глаза и глаза, любимые же.