Книга чародеяний

– Роберт, – прогудел Свен, подходя к его креслу. Арман поднял на него взгляд, полный гнева, не скрывая своих чувств. Проклятое пламя, какой Роберт? Какой Свен? Почему он здесь, почему всё это происходит? – Я хотел сказать, что, возможно, был неправ…

– Возможно, – Арман улыбнулся одними губами, безупречно скопировав выражение лица прусского посла. Он в самом деле был зол – на него и на себя, на нависшего над ним Свена, на всех, кто имел хоть малейшее отношение к Роберту Хартманну.

Свен пошлёпал губами, как выброшенная на берег рыба, и отошёл, ничего не сказав. Боялся. Арману было всё равно: он заметил движение в тёмном коридоре и теперь наблюдал, чуть склонив голову. Шея быстро затекла, и он изменил позу, повернувшись всем корпусом к дверному проёму. Там, снаружи, о чём-то переговаривались пан Росицкий, Милош и Берингар. Лица не видны, слова не слышны…

Арман подумал, что он может сделать прямо сейчас. Ничего! Перестать беситься и лечь спать… Утром, утром всё решится. Гнусное, подлое убийство девушки, ни в чём не виноватой и даже не имевшей отношения к магии, придало ему сил сопротивляться. Пусть Арман никогда не загладит своей вины за это, пусть друзья возненавидят его, он сделает всё, чтобы Хартманн не получил книгу. Чтобы Хартманн получил по заслугам. Даже если придётся дать ему этой книгой по голове, Арману уже всё равно, он выполнит уговор – и отомстит ему за всё.

В помещение вернулся пан Росицкий, растерянный и очень грустный. Он только хотел сказать Небойше, что справится без сопровождения, но оставшиеся в комнате послы обратили на него внимание.

– Пан Михаил, что-то случилось? – окликнул его сэр Дерби. – Древний дух, да на вас лица нет!

– Да, но… вы не беспокойтесь, – попытался отбиться пан Михаил. Арман следил за ними из своего кресла. Хартманн не полез бы с утешениями, а с расспросами полезли другие.

– Как же так, – расстроился сэр Дерби. – Мы уже беспокоимся.

– Тяжёлые вещи должны звучать, чтобы становиться легче, – присоединилась Чайома. – Там твой сын. Что-то неладное под крышей дома?

– Нет, – ответил пан Михаил, и Арман почувствовал, как у него внутри всё скручивается. Эва жила в другом доме, хотя Чайома имела в виду семью, её легко понять превратно.

В коридоре снова послышались голоса: кажется, Берингар и Милош о чём-то спорили. Потом они вошли в комнату, оказавшись под прицелами чужих взглядов. Арман, как и все, смотрел, пытаясь догадаться, что произошло; понять что-то по лицу Берингара, как всегда, было невозможно, а Милош с самым мрачным видом молча стоял рядом. Он немного успокоился, но выглядел очень подавленным. Странно, подумал Арман, у которого начинала болеть голова. Или НЕ странно. Все нападения Хартманна легко принять за несчастный случай, вряд ли Милошу пришло в голову, что он может отомстить… иначе бы он уже стрелял. В кого угодно.

– И всё-таки это важно, – вполголоса говорил Берингар, явно заканчивая какую-то фразу. – Для всех.

– Как скажешь, – отозвался Милош, в его голосе боль смешивалась с непонятным раздражением.

– Вам решать, – сказал пан Михаил, с тревогой глядя на них обоих.

Арман не успел, не хотел и не мог вмешаться, и всё равно – в сотый раз – почувствовал себя предателем, оттого что не может разделить с ними их горе, хотя находится так близко.

– Впрочем, – пробормотал пан Михаил, – впрочем, всё равно все узнают… Так что какая разница…

– Какая разница, – глухо повторил Милош. – Ну да.

– Дамы и господа, мы действительно получили дурные вести, – заговорил Берингар, будто продолжая играть роль глашатая чужой воли. Письмо лежало у него в руке, словно так и должно быть. Послы и стражники слушали внимательно, настороженно, боясь беды. – Скончался Арман Гёльди, наш друг и один из тех, чьё имя записано на первых страницах книги…

Над головой Армана сомкнулась тёмная вода. Он слушал сообщение о собственной смерти и не мог поверить ни ушам, ни глазам, ни разуму. «Скончался Арман Гёльди, наш друг и один из тех…» Хартманн умел удивлять, так же как водить за нос на протяжении долгих лет. Берингар говорил о великой потере, о попытках лечения, о чахотке. Арман бы отдал всё на свете, чтобы понять, о чём он сейчас думает.

И всё же расчёт прусского посла оказался невероятен, он превзошёл самого себя. Смерть Адель стала бы концом, смерть кого угодно другого пробудила бы в Армане ненависть, гнев, желание отомстить – так и вышло, пока он думал об Эве, – потому что ради других он был способен на многое, а ради себя? Теперь он чувствовал только опустошение, тяжесть, словно лежал камнем на самом дне. Скончался Арман Гёльди. У него была чахотка… Увы, наши знахари не безупречны, как и людские… Так получилось, так получилось, так получилось…

Он не может вмешаться прямо сейчас, не поставив под угрозу чужие жизни. А чем дольше он будет тянуть, тем сложнее будет возвращение в мир живых.