Книга чародеяний

Итак, книга. Думая о ней, о её сути и устройстве, Арман отвлёкся от команды и господина писаря и перебрал в памяти все сопутствующие атрибуты: обложку, оплетённую защитными ремнями и цепями, чернильницу и перо, уникальные по своим магическим свойствам, всякие мелочи, которыми пользовался только писарь. И полномочную печать. В большей части путешествия она не фигурировала, так как по клятве принадлежала Берингару, а тот честно берёг её как зеницу ока, но один раз… Когда Арман наконец сообразил, едва не разбил лоб от досады, потому что разгадка и в самом деле лежала на поверхности. Вспомнил-то он раньше, он часто вспоминал кошмарный сон и предшествующие ему события, но явь не давала времени как следует задуматься над очевидным – попробуй тут займи голову своими делами, когда нужно притворяться каждую секунду… собственное имя забудешь. Печатью же звалась настоящая восковая печать, прилагавшаяся к книге как независимый, но необходимый предмет: в начале светло-бежевая, а под конец потемневшая от крови, она всегда находилась возле артефакта, скреплённая сзади двумя лентами. В начале они обходились без неё, под конец она стала единственным, что открывало группе доступ к книге, необходимый для записи историй. С тех пор как писаря убили, доступ усложнился, а чары окрепли, и Берингару как уполномоченному владельцу печати приходилось окроплять её своей кровью.

В деревне Кёттевиц, перед тем как потерять сознание и основательно их всех напугать, Берингар успел передать печать Арману. Сам Арман ни в чём не клялся, но, став владельцем печати, мог делать всё то же, что и Бер, поскольку тот допускал свою смерть и не позволил бы миссии оборваться таким образом. Больше, чем они двое, на книгу влиял только господин писарь. Ныне покойный.

– Господин посол! – заявил сержант Баум ровно в два часа пополудни. – Моё дежурство окончено, и я вынужден вас оставить!

Арман рассеянно кивнул, занятый своими мыслями. Старейшины по умолчанию владеют какими-то древними секретами, старшие маги вроде Хартманна и дю Белле – по чуть-чуть, но насколько сильна их личная связь с артефактом? Не глубокие познания в колдовстве, не следы наложенных чар, не гипноз, не заговоры и привороты, а именно связь, которую невозможно разорвать? Он никогда не размышлял о своей крови, а ведь кровь – довольно сильный элемент. В том сне, где дурман наместника Никласа вошёл в резонанс с вмешательством Хартманна, «господин писарь» сделал именно это – открыл книгу с помощью печати и крови Армана. Наяву ничего не произошло, но это и неважно: с того момента сам Хартманн предполагал, что это может сработать. Не был уверен до конца, поскольку зависел и от ненадёжности сновидений, и от решений совета старейшин, и от переменчивого характера книги, которая могла через полгода потребовать совсем других жертв. И всё равно сделал ставку.

Арману он говорил о предчувствии, но допускал и другие оговорки: «вам всё по плечу», «мне известно кое-что другое…» Вряд ли Хартманн именно недоговаривал, он и сам не знал наверняка. Кровь – дополнительный залог, а не первостепенное условие, иначе бы старейшины не заставили их выбирать, но она уже несколько раз помогла Арману. И может помочь ещё раз.

Пришло время самому поставить всё на кон. Ложная весть о смерти сорвала маски с них обоих и обнажила не злого гения и его бедную жертву, а двух злых гениев. Арман даже не ужаснулся своей задумке: ему было нечем, как будто сама способность чувствовать впала в вечный сон.

Книга действительно изменилась: напитавшись таким количеством чар и воспоминаний множества магов, она становилась и опаснее, и сильнее, и как будто умнее. Догадайся Арман о печати раньше, он бы ни за что не поверил, что справится, ведь оборотень находится в чужом теле, чужой коже, плоти… а кровь всё-таки внутри, и он совсем не умел изменять её, как не умел изменять свою память, душу и разум. Даже пресловутая аура менялась не до конца, создавая третий лик, неведомую доселе сущность – что-то в ней всегда оставалось прежним, что-то внутреннее и не поддающееся оборотничеству. Сейчас он не сомневался, что книгу чародеяний это не обманет, в конце концов, она позволила ему подойти так близко в самый первый день. А если они с Хартманном ошибаются, что ж, придётся потерпеть и забрать её любой ценой: выбора у Армана в самом деле не осталось.

– Господин посол, – а это сержант Нейман. – Позвольте, я побуду с вами ближайшие десять минут. Дело в том, что теперь ваша персона…

Арман благосклонно кивнул, позволяя ему позаботиться о своей персоне. Важной такой персоне, хоть ты тресни… В самом ли деле у него нет выбора? Так он привык думать, и привычка – опаснейший из человеческих пороков – делала его, как и всех прочих, безвольной марионеткой в руках посла. Хартманн написал: «не переигрывайте… делайте ровно то, что от вас просят». Он сам учил смотреть на вещи шире, придираться к словам. Если добыть книгу Арман решил любой ценой, то почему бы ему не вмешаться в чужие планы иначе?

– Погода сегодня славная, не так ли, сержант?