Книга чародеяний

Не видел, а если б посмотрел – пришёл бы в ужас. Он страшно исхудал, потому что почти ничего не ел и вдобавок тратил много сил на поддержание облика; и без того бледная кожа казалась прозрачной, глаза запали, чёрные волосы отросли ещё больше и лежали на плечах. Именно поэтому, не говоря о прочих причинах, в головы друзей даже не закралась мысль о настоящем предательстве Армана: он очевидно был жертвой, а не злодеем, что бы ни считал сам. Злодеи так себя не загоняют, они действуют чужими руками.

– Если бы я себя выдал, он бы убил Адель, – просто сказал Арман. Ему даже не было тяжело, и эта странная пустота позволяла объясняться едва ли не с лёгкостью – слова и слова, подумаешь. – Или кого-то ещё. Он может, я знаю наверняка. Подумаешь, сестра… Разве что… может, Адель бы ничего не было, она ведь сильная ведьма. Бер, скажи… с ней ведь ничего не случилось бы? Только не ври. Я должен знать, если всё это было зря…

– Не могу знать, – ответил Берингар, не глядя ни на кого из них. – Я был бы рад утешить тебя, даже таким образом, и не стал бы скрывать правду, но я действительно не знаю. Во сне мы все уязвимы.

– Ладно, – послушно отозвался Арман. – Неважно. Но он мог достать и других… чтобы я не сбежал… Вы знаете, это всё так глупо. Сейчас ясно, что я просто последний дурак.

Другим ясно не было, и они молча ждали. Арман начал рассказывать, изредка делая паузы, чтобы попить воды, и глядя строго перед собой – между слушателями. Он говорил о письме Хартманна, о том, как они встретились в посольском доме, о том, как тот шантажировал Армана. Он говорил о том, как читал, запоминал и заучивал чужую биографию, вживался в чужое тело, выходил за пределы собственного дара, чтобы создать точнейшую копию – что на вид, что на слово. Он говорил обо всём, не задумываясь, повторяя те эпизоды, которым Берингар и Милош сами были свидетелями; иногда он забывался и путал себя с послом, иногда пересказывал один и тот же разговор дважды, как если бы отчитывался перед ним сейчас.

Армана не перебивали, и он не знал, какое впечатление производят его слова, пока не посмотрел в лица слушателей. Милош уже десять минут таращился на него широко раскрытыми глазами, в которых читался только ужас.

– И ты ещё думаешь, что в чём-то виноват? – воскликнул он, не дождавшись конца рассказа. – Нет, Арман… Если б ты мог стоять на ногах, я бы тебе треснул, но не за то, что ты думаешь.

– Конечно, виноват. Я врал…

– Да кто не врал! – перебил Милош, он почти сорвался на крик. – И дурак всё-таки я… И тебе повезло с тем, что я дурак. Очень повезло…

Берингар долго молчал, созерцая что-то невидимое в углу кровати. Когда его окликнули, он процедил сквозь зубы какое-то немецкое ругательство, потом встал и бесцельно пересёк комнату. Милош обернулся через плечо, а Арман приподнялся на локтях как раз вовремя, чтобы увидеть, как следопыт разносит в щепки ветхий стул. Ногой.

– Ого, – сказал Милош. Берингар ещё какое-то время постоял в стороне, больше обычного напоминая статую, потом вернулся и сел на место.

– Прошу прощения, – ровным голосом сказал он. – Что было дальше?

– Дальше… вы всё знаете. Он подстроил мою смерть, чтобы я поторопился, а ты прекратил поиски… Тогда же я наконец понял, что делать. Всё, что касается крови, чистой воды авантюра – я не знал, получится или нет. Проверял прямо на месте… – Арман внимательно посмотрел на Берингара. – Спасибо, что поддержал меня. Давно ты знал?

– Сейчас окажется, что с самого начала, – пробормотал Милош.

– Если говорить именно о знании – только с того момента, как получил письмо, – возразил Берингар. – До этого были одни подозрения, но я не мог не обратить внимания, что раз за разом мысленно возвращаюсь к господину послу. О содержании письма я решил сообщить при всех, потому что мы ничего не теряли, и заодно понять твою реакцию – если это, разумеется, был ты.

– И что ты понял?

– Что это произошло против твоей воли. И ложная смерть, и всё остальное, – теперь пришлось объясняться Берингару. – Я подозревал… ладно, это уже неважно, с вашего позволения я буду говорить «знал». Я знал почти всё, кроме главного, где ты, кто ты и чего добиваешься, поэтому не мешал. Единственное, что оставалось неясным до последнего – что посол управляет тобой, а не ты им.

Арман не сдержал удивлённого возгласа, и Милош тоже, хотя в его исполнении прибавилось несколько чешских ругательств.

– С ума сошёл?! – добавил он в конце тирады. – Ты мне клялся, что ни в чём Армана не обвиняешь!

– Не забывай, сейчас нам всё известно, а тогда – не было, – напомнил Берингар. Видимо, после разломанного стула его уже ничем нельзя было задеть. – Я допускал, что Арман затеял что-то сам, разумеется, без вреда для нас… допускал и то, что они с послом заключили взаимный союз, ведь о самом Хартманне я знал недостаточно. То, что вы в обратных отношениях, мне пришло в голову после Лукки. Я не нашёл ни одной причины, по которой ты решился бы разыграть свою смерть – для тебя, именно для тебя, в этом нет никакой выгоды, и ты бы не заставил всех нас пройти через эту боль.

– Я не хотел…

– Я знаю.