Книга чародеяний

– Кто знает, – равнодушно отозвался Берингар. – Возможно, сыграло роль то, что в тот момент моей крови, свежей крови, на печати не было; возможно, она стала и могла стать ещё опаснее, чем мы думаем. Позвольте, я продолжу то, что хотел сказать. Мой отец отвечал за защитные чары, и ему помогал герр Хольцер: как оказалось, в нём теплились зачатки боевой магии. Мадам дю Белле как гипнотизёр приложила руку к чарам для отвода глаз, чтобы книга не попала к людям раньше срока, госпожа Моргана защитила её от угрозы огня, но, честно говоря, мне так и не удалось узнать, какова была роль Хартманна. Он составил несколько статей, некоторые – анонимно, он участвовал в подчинении писаря, превратил его глаза в зеркала для наблюдения, но даже там его воля не была решающей.

– Тогда ты его заподозрил? – с надеждой спросил Арман. Всё понятно, заклясть зеркало не сложнее, чем ключ, а несчастный Арманьяк был больше вещью, чем человеком. Теперь оборотень чувствовал себя невероятно глупо ещё из-за того, что не догадался вовремя предупредить Берингара, хотя бы перед тем, как уйти в Берлин… Как бы было хорошо иметь такого союзника, действительно иметь, а не гадать, сколько ему известно и что он думает.

– Боюсь, что нет. Мои подозрения складывались долго и в основном из мелочей, – признался следопыт. – Сейчас я вижу, от каких незначительных и порой ошибочных вещей они зависели, и это удручает. Но раз мы говорим об этом…

– Времени навалом, – меланхолично заметил Милош.

– Пока да. Для начала мне не понравилось, как ты пропал. Разумеется, письмо было очень убедительным и мы все обрадовались, узнав, что ты отправишься отдыхать… Но мне показалось странным, что ты решился на такой шаг сейчас, перед самим собранием, да ещё и не оставил никаких адресов. Для тебя второе слишком легкомысленно, а первое… прозвучит грубо, и я прошу прощения, но тот Арман, которого я знал и вижу перед собой сейчас, скорее отложил бы свои проблемы ради решения чужих, а не уехал на юг.

Милош согласился, а Арман ужаснулся про себя. Ему казалось, что Берингар рассуждает слишком по-посольски, как если бы любая мысль, любая догадка в подобном духе могла принадлежать только Хартманну. Очень хотелось украдкой ущипнуть себя, но если он не спит, это позор, а если спит, ему ничего не поможет.

– А я тут подумал, почему чахотка? – вмешался Милош. – Это же когда кровью кашляют, верно? Таким ты точно не страдал.

Арман отмолчался, вспоминая, как его с детства прозвали чахоточным мальчиком. Так было принято, в каком-то смысле даже модно, но на краю сознания оборотня всё ещё маячил Хартманн: очевидно, он просто угадал, выбрал показавшуюся удачной болезнь, и хватит видеть во всём совпадения и связи. Хватит!

– Это меня не удивило. Милош, ты неправ, симптомы и стадии болезни бывают разные… и они мне хорошо знакомы, – негромко сказал Берингар. Арман и Милош молча переглянулись, не зная, что сказать, а он добавил ещё тише: – В своё время отец подбирал лечебницы, потому что наши знакомые знахари не смогли ничего сделать. Так что в поисках Армана мне даже не пришлось составлять новый список и искать самому.

Неловкое молчание длилось недолго – Берингар сам его нарушил, ему ещё меньше хотелось вспоминать.

– Среди других причин, больше похожих на случайности, я бы назвал самое первое собрание около книги. Сейчас мы понимаем, что Арман стремился выделить посла среди прочих, но в тот момент это было не самое удачное решение… особенно рядом с мадам дю Белле. Дело в том, что у этих двоих были примерно одинаковые полномочия и клятвы, насколько я понял со слов старейшин. Он не мог сразу зайти дальше, чем она. Со временем – может быть, но не сразу, не увидев книгу после долгого перерыва.

– Нам это показалось разумным, – пробормотал Арман.

– Старейшины не придали этому особого значения, а я им не сказал. Тогда я решил убедиться, просто на всякий случай, что посла не подменили…

– Так быстро, – Милош покачал головой.

– Я наблюдал за всеми, в этом нет ничего особенного. Я проверял не только его, отчасти в этом заключалась моя работа в замке, – пояснил Берингар. – Следопытам не позволили искать телесные следы, поводов нарушить приказ у меня не было, пришлось обходиться словами – и я иногда беседовал с гостями замка, ориентируясь на то, что мне о них сказали. Чезаре Моретти едва не попался на лжи, правда, потом оказалось, что он просто забывчив. Так вот, Хартманн не ответил…

– Я не ответил, потому что плохо говорю по-немецки, но как ты мог быть уверен в этом? Вдруг посла подменил другой немец, как бы ты тогда понял?

– Не совсем такая логика, Арман. Я упоминал, что знаю Хартманна недостаточно хорошо, но о том, какой он сторонник германского объединения, известно многим, к тому же я служил с его сыном… Густав часто повторял за отцом, нравилось ему это или нет. И я ждал, что такой горячий патриот ответит на родном языке, ведь в этом нет ничего плохого. Но он выбрал ответить на латыни, к тому же отчитать меня за оплошность, чтобы слышали все вокруг; вот это было странно.