Книга чародеяний

– Не знаю, что меня больше сводит с ума: то, что ты говоришь, или то, что я тебя понимаю, – сокрушался Милош. – Ничего не скажу про эту скотину, но ты-то явно не промахнулся бы с латынью… Ты даже Паулю по-немецки не ответил, потому что я рядом был!

– Этого недостаточно, – какая-то часть Армана оставалась холодной и жестокой, он намеренно выискивал слабые места в рассказе Берингара. Так же делал сам Хартманн, которому было тяжело признать достойного соперника в молодом следопыте: он попросту отказывался признавать, противореча сам себе, что какой-то «солдафон» в состоянии разгадывать его планы и ставить палки в колёса, а ведь к интриге в замке Эльц они подошли одинаково. Охотник и ищейка, а сам Арман – негодное ружьё, высшим счастьем для которого стало выстрелить в воздух.

Берингар пристально посмотрел на него, предпочёл не заметить тона и продолжил:

– Недостаточно для того, чтобы знать наверняка, а мы говорим о подозрениях. Ты сказал, сам Хартманн часто полагается на непроверенные догадки и домыслы. Смею надеяться, я не захожу так далеко, но того, что я замечал, хватало для определённой доли сомнений. Будь я уверен полностью, всё бы могло кончиться по-другому.

– Что ещё? – Арману не хотелось слушать об альтернативном развитии событий. Всё, чего он хотел, это разобраться в уже случившемся, если говорить о сбыточных желаниях.

– Другие мелочи. Похвала на собрании, некоторые неточности в обсуждении истории Пруссии, кое-какие случайные фразы… Но всё это легко списать на забывчивость, старость или на мою излишнюю мнительность. Ещё гибель Ингрид, в которой я также не был уверен наверняка.

– Ты сказал, что не знал о его способностях.

– Я и не знал. Я имел в виду, что много размышлял об убийце – это должен быть человек, знающий отца и бывавший у нас дома. Таких немало, но я раз за разом возвращался к нашим поискам предателя – к замкнутому кругу из старейшин, Хартманна, Хольцера, дю Белле… И в итоге не ошибся, хотя это не может радовать: мы верно определили виновных, только не добились от них ответа.

Милош проворчал что-то про голую правду и ответы, которые лежат под носом. Он тоже был раздосадован, но сказать ему было нечего.

– Ещё мне помог Милош, хотя на самом деле вышло наоборот.

– Что?!

– Самое ненадёжное подозрение из всех, – вздохнул Берингар. – Я никак не мог взять в толк, почему из всех послов в Рыцарском зале ты выбрал именно Хартманна. Ты едва ли знаешь его, ты ненавидишь немцев, ты мог выбрать отца или его друзей, более надёжных друзей… И когда я осмелился сложить в уме отсутствие Армана – оборотня, как нам известно, и не последнего участника в судьбе книги, – с незначительными странностями Хартманна, всё показалось мне очевидным. Я так и решил, что Милош знает правду и помогает тебе, что именно поэтому он так легко поверил в чахотку и вызвался охранять прусского посла… Милош, теперь ты можешь представить моё жестокое разочарование после того разговора.

– О да, – виновато хмыкнул Милош. – Ты ждал, что я подтвержу все твои догадки и выдам лже-Хартманна, а я заявил, что всё это ерунда и чушь… Арман, если тебе интересно, я назвал тебя гением. Ты очень хорошо играл.

– Да, это было легко, – пробормотал Арман, и его выражение лица снова переменилось: точно так же смотрела Адель после знакомства с ведьмой-убийцей в Марльё. Его злило, что лгать не во благо оказалось так просто; количество времени и сил, вложенных в это дело, казалось Арману ничтожным по сравнению с тем, как ловко он уводил от неловких вопросов мадам дю Белле, дразнил Хольцера и даже препирался с датчанином Свеном. Для этого почти не пришлось прибегать к биографии Хартманна, хватило пообщаться с ним самим, а дальше… дальше все люди одинаковы. Он сумел обмануть сестру, скрывая от неё ожог, точно так же он сумел обмануть послов, Милоша, пана Росицкого, старейшин…

– И ты не передумал? – Милош покосился на него и предпочёл обратиться к Берингару.

– Нет, не передумал. Конечно, я был разочарован и в своей теории, и во многом другом, но посол Хартманн продолжал настойчиво добиваться книги… он не мог не привлечь внимание. Я полагал, что рано или поздно он вспомнит о печати, догадается о крови – как ни крути, настоящий посол в прошлом был близок к книге, ближе, чем нам всем хотелось бы. Об этом мы с вами также не знали, но у старейшин была теория, одна из многих, что кровь потребуется для овладения книгой. Ближе к концу осени они сами её опровергли – и испытали невероятное облегчение, ведь теперь получится свалить решение на других…

– Непочтительно, – заметил Милош.

– У меня больше нет иллюзий по этому поводу, – сухо ответил Берингар. – Итак, с тех пор решало собрание и только собрание, но Хартманн мог зацепиться за идею с кровью, я бы на его месте поступил так же. Свойства книги нестабильны, она менялась на наших глазах; наверняка тот, кто повязан с ней кровью, обладает мощным преимуществом несмотря ни на что, ни на какие другие условия выбора. Я бы назвал это логикой чародейства, поскольку многие обеты, в том числе господина писаря, требуют кровной жертвы.