Книга Длинного Солнца

— Тартар услышал это, — продолжал Гагарка, — и решил, судя по его словам: «Гагарке нужна помощь». Бекас сказал тривигаунтцам, что банда Гагарки соберется в «Петухе». Они схватили нас и подняли наверх. Когда? День назад. Так что есть разница между богом и быком, вроде меня. Двадцать один к одному.

На мгновение наступило молчание, еще больше подчеркнутое отдаленными разговорами других пленников, шепчущими жалобами бамбука, почти неслышным гулом моторов и сотнями безымянных стонов и скрипов.

— У них карабины, Гагарка, — сказал Шелк. — И еще иглометы, как мне кажется. У тебя — у нас — ничего.

— Неправильно, патера. У нас есть Тартар. Увидишь.

Синель встала. Сидевший у ее ног Шелк понял, что слегка потрясен ее ростом.

— Я чувствую себя лучше, — сказала она. — Хочешь показать мне что-то, Ги? Я бы хотела это увидеть.

— Точняк. Увидишь, когда выглянешь наружу.

Он заставил себя встать.

— Могу я с вами? Я попытаюсь не... — он поискал слова, напомнив себе Прилипалу.

— Блевать, — помогла ему Синель.

— Видите эти кровати? — Гиацинт пнула ногой пузырь. — Здесь четыре ряда, двадцать пять пузырей в ряд, значит, эта гондола предназначена для ста птеротруперов. Гондола — так они называют эту штуку, внутри которой мы находимся; так сказал Мурсак.

Шелк кивнул.

— Посмотрите сквозь пол, на нижнюю палубу, и вы увидите пушки. На нижней палубе должен быть твердый пол, сделанный из железа или какого-нибудь другого металла. Там по три пушки с каждой стороны, и дула просунуты вон в те отверстия. Вот почему здесь так холодно — холодный воздух проникает через дыры в нашем полу.

— Как ты их открыла? — Синель боролась с креплениями иллюминатора.

Шелк постучал костяшками пальцев по стене.

— Дерево.

— Нужно вытащить оба болта, Син. Ты прав, это дерево, согнутое, как на лодке, но по-настоящему тонкое.

Синель подняла раму из промасленного пергамента; открылся сверкавший на солнце материал, похожий на покрытую снегом равнину.

— Перед нами другая гондола, — сказала ей Гиацинт, — и две сзади. Ты сможешь увидеть их, если высунешь голову наружу. Я не знаю, почему они не сделали одну, большую и длинную.

— Тогда бы она сломалась, мне кажется, — рассеянно сказал Шелк. — Такой дирижабль должен временами сгибаться. — Он выглянул наружу, как она предложила, и посмотрел вверх, влево и вправо.

— Помнишь, как мы летели в том поплавке по воздуху? Я испугалась до смерти. — Ее пышущее сладострастием бедро прижалось к его, а его локоть каким-то образом уткнулся ей в грудь. — Но ты совсем не испугался! Тебе вроде как даже нравилось.

— Нет, я был в ужасе. — Шелк отодвинулся, изо всех сил сражаясь с мыслями, мелькавшими в голове.

Синель просунула голову в иллюминатор, как и он; она что-то сказала, и Гиацинт ответила:

— Потому как мы летим по ветру, так мне кажется. Когда ты летишь вместе с ним, то ничего не чувствуешь.

Синель вынула голову:

— Чудесно, настоящий класс, только я не увидела озеро. Ты сказала, что мы над ним, но туман слишком густой. Я надеялась увидеть место, где я и Гагарка недавно были, ну, то маленькое святилище. — Она повернулась к Шелку. — Боги, они так все и видят?

— Нет, — ответил он. Боги, каким-то непостижимым образом жившие в Главном компьютере, видели виток только через Священные Окна; он был уверен в этом, что бы там ни говорили авгуры.

Его потные руки нащупали край открытого иллюминатора.

Через Окна и глазами людей, в которых они вселялись, хотя Тартар не мог даже этого, сказал Гагарка; родившийся слепым Темный Тартар вообще не мог видеть.

Длинное солнце протянулось над заснеженной равниной от Главного компьютера до самого конца витка — невообразимого места, хотя конец витка мог наступить очень скоро.

Через Священные Окна и глазами других, и еще через стекла, возможно. Да, безусловно, через стекла, когда они хотели, так как Киприда говорила через стекло Орхидеи и вызвала Священные оттенки в стекле Гиацинт, когда та спала.

— Внешний, — сказал он Синель. — Я думаю, что Внешний способен увидеть виток таким способом. Остальные боги не в состоянии — даже Пас. Возможно, с ними что-то не так. — Шнурки безнадежно запутались, как всегда, когда он пытался быстро снять ботинки. Он сорвал их с ног.

— Что ты делаешь? — спросила Гиацинт.

— Мне надо заслужить тебя. — Он стянул носки и сунул их в мыски ботинок, вспомнив холодную воду туннелей и озера Лимна.

— Ты не должен! Ты уже заслужил меня, а если нет, мне не надо ничего другого.

Он получил ее, но не заслужил — и это невозможно объяснить.

— Доктор Журавль и я спали в одной комнате на озере. Сомневаюсь, что я упоминал об этом.

— Мне все равно, что вы там делали. Это не имеет никакого значения.

— Ничего. Мы ничего не делали, во всяком случае, того, что ты имеешь в виду. — Нахлынули воспоминания. — Я не верю, что он был склонен к этому; я, безусловно, нет, хотя многие авгуры — да. Он сказал, что передает мне азот по твоему требованию, и добавил то, о чем я тут же забыл и вспомнил только сейчас. Он сказал: «Если бы мне было столько же лет, сколько тебе, я бы от радости прыгал до потолка».